Летчица, или конец тайной легенды

Полицай задвигался. Отпер шкаф. Множество больших и малых ключей на кольце, размером с хорошее блюдечко. В результате — литровая бутылка с мутной жидкостью. И граненый стакан. С бутылкой и стаканом в руках он двинулся к нарам. Грузно сел. Отставил бутылку и стакан. Снова встал. Яростно пнул ногой в живот половину свиной туши. Запихнул ее подальше, вплотную к стене. Видно, хотел мне показать, что он не любит церемониться. Чтоб я знал, с кем имею дело. Девушка, по-прежнему стоявшая на коленях, отвернулась к стене. Насколько позволяли обстоятельства. Потому что наручники тянули запястье. Давай поближе, сказала мне цепочка. Это было очень хорошо. «У кого задница болит, тот на ней и не сидит», — сказал полицай. Потом стоя выпил стакан. Залпом. Потом сел и выпил еще один. Сивуха пахла спиртом и гнилой картошкой. Он налил доверху еще один стакан. И сунул мне, вытянув свою грубую клешню, а лицо у него было сморщенное, как у новорожденного. Цепочка нежно дернула мое запястье. Не пей, сказала цепочка. Ясное дело, он хотел предложить мне сговор. Сговор между двумя людьми, которые одинаково сильны и предпочитают не связываться друг с другом, одинаково хитры и видят друг друга насквозь, одинаково замараны сами и потому могут разгадать любой гнусный замысел. Я и пальцем не двинул. Я просто поглядел на него. У него скривились губы. Зубы прикусили высунутый язык. Этим прикушенным языком, этими искривленными губами он выталкивал беззвучные слова.

Вытерпи, сказала цепочка. А я прикидывал, что мне делать, если он набросится на меня. Для подобных людей — смертная обида, когда кто-то отвергнет предложенную ими выпивку. Я думал, а сколько у меня теперь рук для обороны: одна или все четыре? Я должен был рассуждать трезво. Я внушил себе: если ты не хочешь втянуть девушку, у тебя для защиты всего одна рука. Я понял, что он начнет со мной переговоры, чтобы ему было проще совладать с девушкой. Я чувствовал, что и одной рукой с ним справлюсь. Он отвел свою клешню назад. Он поставил стакан и бутыль на нары. Грузное тело отделилось от сиденья. Это не человек, а зверь, берегись, предупреждала цепочка.

Как это понимать, скажи мне, Гитта, как понимать, что ты без судорожных усилий и без предсмертного смирения можешь одолеть свой страх, если рядом с тобой есть человек, который уверен, что ты можешь одолеть свой страх. Как это понимать, Гитта?

Какие слова ты хочешь услышать, мой герой? А вот: сила любви. Итак, ты их услышал. И даже от меня. Здорово, не правда ли?

Нет, Гитта, все не так, речь об освобождении. И у тебя тоже.

Тут из кабины отодвинули окошко, и «великий мыслитель» просунул к нам свою руку, и великим указательным пальцем «великий мыслитель» указал на литровую бутыль. «Отправь по назначению!» — сердито крикнул «великий мыслитель». Но Саша, как видно, ничего не замечал, ничего не слышал. Он помотал по-бычьи опущенной головой. Сделал шаг в мою сторону. Продолжал, гримасничая, изрыгать беззвучные слова. А ну, вставай, скомандовала цепочка. Девушка встала и потянула меня за собой. Перед нами высился Голем. Но тут пробил великий час для нашего «великого мыслителя». В окошечке возникло его перекошенное лицо. «Лука Пантелеевич, ты что, оглох! Я кому сказал передать мне бутылку!» — не выкрикнул, а скомандовал он. Еще более строгим голосом.