Летчица, или конец тайной легенды

Точно без пяти час Гитта появилась в вестибюле гостиницы. Как и следовало ожидать, он был уже здесь, исполненный тщательно скрываемого от нее беспокойства. Сев в машину, она спросила, ел он что-нибудь после завтрака или нет. Лучше все-таки перед этим перекусить. Тем более ей все равно не съесть в одиночку все, что она закупила для вчерашнего вечера. Короче, хороший бутерброд перед этим очень и очень бы не помешал. Он взял толстый бутерброд и начал жевать. Мужчина, у которого нечиста совесть, звереет при виде заботливо приготовленной еды. Он начинает раскидывать умом. Много толстых бутербродов. Два раза она сказала: «перед этим». А один раз: «перекусить». Так не говорят, если НАС больше нет на свете. Она не сказала бы так, если бы… В Москве подолгу висят на телефоне… Она говорит, что он как-то по-другому теперь выглядит. Как новенький… Но не из-за нового пальто и новой шапки. Или не только из-за этого. Такие глупости не принято говорить по такому поводу… Он неуместно отвечает комплиментом на неуместный комплимент: она теперь выглядит моложе. С утра она выглядела старше. В ответ на комплимент она объясняет ему причину своего превращения. Перешагнуть через все… Это тоже не говорят перед… И он замолкает. А она понимает его молчание. Так в молчании Гитта и Бенно Хельригель достигли Новоалександровского кладбища на дальней окраине города. Того, кто молчит, питают через капельницу фактов.

И вот они разделили молчание со всеми остальными. Вместе с ближайшими родственниками они ждут у дверей ритуального зала. Молча ждут, когда их впустят. Молча обмениваются рукопожатиями. Генерал, в форме, как и Андрей, молча следил за соблюдением протокола. Он стоял возле Андрея, но отступил на полшага назад, когда Хельригель приблизился к ним обоим. Сын считается более близким родственником, чем брат. Анна Ивановна собирала принесенные цветы. Укутанная женщина раньше срока впустила Анну Ивановну с цветами. Анна Ивановна укажет цветам их место. Красные розы от Андрея — возле рук покойницы. Желтые розы на длинных стеблях — розы от Хельригеля, привезенные из дому в термосе, — слишком резко отличались от всех остальных роз, астр, хризантем и примул. В таких случаях женщины, подобное Анне Ивановне, — неоценимые помощницы. Возле Андрея, молодого капитана, справа от него, стояла его молодая жена. Элегантная молодая женщина. И красивая тоже. Ее глаза вобрали в себя весну и лето. Неплохо выискал, сынок. Когда ищешь себе жену, надо обладать больше чем просто вкусом. Молодая женщина держала за руку девочку. Маленькую. В толстой кроличьей шубке. Лет примерно трех. Ручки запрятаны в муфту. Она не подала ему руки. Она критически, оценивающе глядела на него большими, карими глазами. Родители дали ей имя Люба, потому что у нее такие глаза. Любины. Хельригель уже знал и про девочку и про то, как ее зовут. По дороге из аэропорта в город Анна Ивановна говорила про ребенка. И в честь кого у нее имя. Девочка своевольная. Наделенная порой каким-то шестым чувством. Но Хельригель не предполагал встретить ее здесь. Он видел, что она смотрит на него оценивающим взглядом, и сумел достойно встретить этот взгляд. Девочка отвела глаза, как заговорщица. В эту минуту Хельригель считал вполне естественным, что статус деда ему приходится делить с другим человеком, не знакомым ни ему, ни ребенку. С человеком по фамилии Гаврюшин. Считал вполне естественным чувство внутреннего родства с этим человеком. Знал он также, что родители девочки, Андрей и его элегантная, красивая, эмоциональная молодая жена, в этом великом молчании внимательно проследили за изъявлением чувств, которым он обменялся с девочкой. И стоявшая рядом Гитта тоже все видела. Видишь, Гитта, это тоже называется: общественные науки.

Из трех кондратьевских сыновей пришли только два младших. Хирург и актер. Женщина, стоявшая между ними, была женой врача. Тоже врач. Вид у нее был очень утомленный. Эту неделю она дежурит ночью. У нее двое детей, один лежит дома с простудой. Он знал про всех. От Анны Ивановны. А младшего, актера, он уже видел у себя в номере. На экране телевизора, по второй программе. В роли молодого белогвардейского офицера, который перешел к красным. Он выглядит точно так, как мог бы выглядеть Игорь, ну, тот самый, с лихими усиками. А как по-твоему, Гитта?

Только про женщину в кресле-каталке и про мужчину, который толкал ее кресло, он ничего не знал. Жизнь записала на лице этой женщины немало истин, которые он не мог прочитать. И на лице мужчины тоже. Он невольно замедлил шаг, приближаясь к этим двоим. Женщина в кресле заметила его нерешительную походку и нарушила обет молчания словами:

— Ну, идите же сюда. Хватит прятаться. Один раз вы уже прятались от меня. Меня звать Ирина, если только это имя вам о чем-нибудь говорит.

И крепко пожала протянутую руку. Тогда, в лощине, Люба криком звала ее. Мужчина за креслом не обратил внимания на протянутую руку.

— Мой муж, — представила Ирина, — был одним из наших механиков.