Летчицы. Люди в погонах

– Теперь ты к нам наведывайся. Молодая, на подъем легкая. А я поездил на своем веку, повидал белый свет, хватит.

Пришел с разбора учения Кочаров. И потому, как он медленно снимал тужурку, как тяжело и грузно шаркал ногами, Иван Кузьмич понял, что ему пришлось пережить там немало горьких минут.

Кочаров устало опустился в кресло, прикрыл глаза рукой.

– Ну, что молчишь? Досталось?

Подняв голову, Кочаров вяло ответил:

– Досталось… Даже слишком…

– Это на пользу, – мягко проговорил Иван Кузьмич. – Металл от ржавчины очищают вовремя. Так и человека…

Кочаров недовольным голосом остановил его:

– Давай, батя, лучше помолчим.

– Ну что ж, давай помолчим, – поджав обидчиво губы, Иван Кузьмич сутуло направился к выходу.

Вслед за ним выскочила Наташа.

А Кочаров мучительно думал: «За что они меня так? За что? Разве я мало сделал? Вывел полк в передовые… Дроздов сам не раз говорил: по боевой подготовке, дисциплине, караульной службе полк лучший в дивизии. Почему же теперь у нас вдруг стало хуже? Хорошо, я согласен, полк на учении действовал не лучшим образом. Но задачу-то все-таки выполнил. Пусть в этом заслуга батальона Мышкина. Но его батальон входит в состав полка! И разве Мышкина учил, воспитывал, растил из него командира не он, Кочаров?»

Но на разборе Кочаров на критику в свой адрес не возмутился, не принял вид оскорбленного человека, лишь краснел, чувствуя, как полыхает огнем лицо, а шея и спина покрываются липким потом.

«А может, комдив прав?» – с жестокой откровенностью подумал сейчас Кочаров, и что-то неприятное, жгучее кольнуло под лопаткой.

Он мельком глянул на Марину (она стояла у окна).

– Тебя, вижу, не волнуют ни мои дела, ни мои переживания.

Марина думала о том, что жизнь ее все эти годы походила на скучный осенний вечер, которому нет конца, и как она ни старалась сблизиться с мужем, понять его, все-таки между ними находился невидимый барьер прошлого, который не смогли преодолеть ни он, ни она.

* * *

Растокин стоял над раскрытым чемоданом, укладывал вещи. Уезжал он с тяжелым чувством.

Зазвонил телефон. Растокин снял трубку, услышал голос Дроздова.

– Слушай, Валентин Степанович. Я звонил в штаб округа, твою кандидатуру на дивизию вместо меня поддерживают. Так что дело теперь за тобой.

Растокин молчал. Такого исхода он не ожидал, даже не думал об этом. И вдруг такое предложение.

– Ты меня слышишь?! – кричал в трубку Дроздов.

– Слышу…

– А чего тогда молчишь?

– Да все так неожиданно, Федор Романович… Я даже растерялся…

– Не вздумай отказываться. В другой раз могут не предложить. Учти… Прилетишь в Москву, позвони, какое решение примешь. Ну, счастливого тебе пути.

Растокин положил трубку. На какое-то мгновенье ему представился танковый полк, где он был командиром, учения, походы, лица друзей, и на него повеяло той воинской романтикой, которая захватывает человека навсегда. Растокин почти физически ощутил запах дизельного топлива, резины, будто и в самом деле находился в танке на полевых учениях.

В дверь постучали.

«Марина!»– обрадованно подумал он и кинулся к двери, но в комнату вошел шофер.

– Я за вами, товарищ полковник, – доложил он.

– Ждите в машине, я сейчас, – попросил Растокин. Вот и настал час отъезда. Было тоскливо, грустно. Так бывает всегда, когда человек оставляет близких и дорогих ему людей, а с собой увозит одни лишь надежды на новые встречи. Неправда, что время охлаждает чувства. Нет, время не властно над ними. В этом он убедился теперь сам. Время лишь укрепляет, усиливает настоящие чувства, наполняет их новым содержанием, придает иную окраску, они становятся свежее, ароматнее, как вино после длительной выдержки.

В комнату ворвалась Катя, веселая, порывистая.

– Уезжаете?

– Пора…

– Я тоже завтра уезжаю в Ленинград.

– Тебе еще рано.

– Надо… Мы едем вместе с Сережей. Ему дают недельный отпуск после госпиталя.

– Я знаю. Был у него утром.

– На свадьбу приедете?

Растокин на секунду задумался, и Катя уловила его нерешительность.

– Тогда мы свадьбу устроим в Москве.

– Этого делать нельзя, Катя. У тебя и у Сергея тут друзья. Не надо огорчать их и своих родителей. А ко мне можете приехать и после.

Чем больше наблюдал он за Катей, ее поведением, жестами, манерой говорить неторопливо, как бы с раздумьем, всматривался в черты лица, тем все больше и больше находил сходства с Мариной.

– Я провожу вас на аэродром… – сказала Катя. – Посидим перед дорогой?

– Посидим, – охотно согласился Растокин, закрывая чемодан, а сам инстинктивно бросал взгляд на телефон, хотя и знал – Марина звонить не будет.

Час назад она звонила и сказала, что провожать не придет, чувствует себя отвратительно, и чем вообще все это кончится, она себе не представляет. И, убеждая себя, что звонить она не станет, он помимо своей воли все же хотел, чтобы Марина позвонила и пришла.

… А Марина в это время торопливо шла по аллее парка. Минут десять назад было солнечно, тепло, в парке находились люди, а сейчас откуда ни возьмись налетел ветер, небо затянули серые тучи. Ветер гнул книзу молодые липы, прижимал к земле цветы, поднимал на дорожках коричневую пыль. Парк опустел.