Летчицы. Люди в погонах

– Пробили, достали… – перебил его Кочаров. – Жаргон у вас какой-то «торгашеский». Ко мне бы обратились.

Мышкин растерянно развел руками:

– Да все обещали подвезти с базы…

– Хитрите, Мышкин, – погрозил ему пальцем Кочаров. – Мне докладывают, запасы создаете?

«Откуда он знает? – затревожился Мышкин. – А если прикажет сдать все на склад?» И решил отделаться шуткой:

– Да ведь запас ногу не давит, товарищ полковник… Но Кочаров не смягчился, насупился еще больше:

– Прибаутками отшучиваетесь? А скажите мне, веселый командир, что вы делали у Полякова?

– Профилактический осмотр танков… – неуверенно ответил Мышкин, не понимая, куда он клонит.

– И что же показал этот профилактический осмотр?

– Наше мнение такое, товарищ полковник: плохо у них с танками…

– Вот даже как!. Батальон отличный, а с техникой плохо?

– Говорю то, что есть, – пожал плечами Мышкин, будто он виноват в том, что у Полякова плохо с танками. – С виду шик, блеск… А копнули как следует – столько дефектов обнаружили.

– Проверю… – недовольно проговорил Кочаров, все еще не веря в то, что услышал от Мышкина. – Поляков – командир опытный. А про себя подумал: «Завидуешь Полякову, что держит первое место в полку, вот и сочиняешь про него небылицы». И пристально посмотрел на Мышкина.

– Если бы свои танки так смотрели!

– Мы и свои так смотрим, товарищ полковник.

Мышкин знал, что командиру полка такой доклад не по душе, что всякий негативный разговор о Полякове, к которому Кочаров имел почему-то особое расположение, вызывает в нем раздражение, внутренний протест, будто Полякова и в самом деле хотят незаслуженно очернить, унизить.

– Когда доложите о готовности к учению? – спросил Кочаров строго.

– Осталось два танка. Разрешите работать и завтра?

– Разрешаю. Учтите, состояние танков проверю сам. Мышкин обрадованно сказал: «Есть!», мешковато повернулся кругом, зашагал в парк.

Растокин в их разговор не вмешивался, но, когда комбат ушел, он как бы мимоходом обронил:

– Заботливый, видно, командир.

– Заботливый… – вяло согласился Кочаров и тут же поправился. – Но уж очень медлительный. Копается, копается…

– Глубоко копает – может, поэтому?

– Расторопности маловато, – досадливо махнул рукой Кочаров. – Больше инженер, чем командир. Только и знает: запчасти, техника…

– А что ж тут плохого? – возразил Растокин. – Командир должен знать технику не хуже инженера.

– Валентин Степанович, дорогой мой человек, командир есть командир. Дана власть, требуй с подчиненных, руководи, да так, чтобы тебя видно было и слышно. А он демагогию развел: запчастей нет, пока пробили, достали… Ему бы хозяйственником быть, не командиром.

За свою долгую службу Растокин повидал немало командиров, поэтому имел полное основание сказать ему:

– Видишь ли, Максим, есть разные люди… Одни работают без шума, без позы, дело свое делают добротно, основательно, крепко. А другие – больше бьют на эффект, на показ. Таких мало, но есть. Эти «показухины» рано или поздно все равно провалят дело. Хотя бывает, и в пример их ставят, даже по службе выдвигают, пока, конечно, не поймут, что они из себя представляют на самом деле.

Эти рассуждения Растокина насторожили Кочарова. Да и его тон, взгляд, будто пронизывающий насквозь, безадресные, но колкие намеки, вызвали раздражение, внутренний протест. По докладам своих подчиненных он уже знал, что Растокин и приехавшие с ним офицеры придирчиво проверяют штабные документы, планы наземной подготовки, подолгу беседуют с офицерами, солдатами, старательно записывают что-то в свои блокноты. И, чтобы предотвратить или, по крайней мере, смягчить возможную критику с их стороны тех или иных недостатков, которые они, несомненно, найдут в полку, он не стал особенно возражать сейчас Растокину, примирительно сказал:

– Ну ты уж слишком, Валентин…

– Говорю так, как бывает иногда в жизни.

К ним подошел Рыбаков – заместитель командира полка по политчасти, молодой майор, подтянутый, стройный, с открытым, добрым русским лицом.

Но сейчас он был чем-то расстроен и выглядел сумрачным.

– Ты чего, комиссар, загрустил? – спросил его Кочаров, вкладывая в слово «комиссар» особую сердечность и теплоту.

Рыбаков поднял на него грустные глаза, с горечью произнес:

– Радоваться пока нечему. Беспокоит состояние танков. И в первом батальоне, и во втором.

– Но комбаты еще вчера доложили о готовности, все, кроме Мышкина?

– Доложить, Максим Иванович, обо всем можно. Язык, как говорят, без костей… А ответственности кое у кого за дела, за правдивость докладов пока еще, видно, не хватает. – Он замолчал, говорить ему об этом было тягостно и больно. Но он приучил себя всегда быть откровенным, высказывать все начистоту, без всяких оговорок и недомолвок, хотя и не всегда эта откровенность приходилась по душе собеседнику.

Вот и сегодня, анализируя причину низкого технического состояния танков, он видел в этом вину не только комбатов, которые не проявили должной настойчивости и распорядительности при организации работ, но вину и командования полка, штаба, плохо спланировавших подготовку батальонов к учению.

Об этом он и сказал Кочарову: