Летчицы. Люди в погонах

– «Тридцать второй», я – «Сто первый». Доложите обстановку.

Из динамика раздался взволнованный голос комбата:

– Докладывает «Тридцать второй». «Южные» контратакуют танками, обходят нас справа… Прошу разрешения перейти к обороне.

Кочаров нетерпеливо перебил его:

– «Тридцать второй!» Наступление продолжать! Высылаю подкрепление. – И, повернувшись к Рыбакову, как бы заручаясь его поддержкой, сказал: – Перейти к обороне – сорвать выполнение задачи… Но где же Мышкин? Почему молчит? Правый фланг «Тридцать второго» должен прикрывать его батальон.

Решив, что Мышкин саботирует его указания, проявляет своеволие, приказал Рыбакову:

– Виктор Петрович, бери машину – и к Мышкину. Расшевели его там как следует! И наступать! Наступать!

Рыбаков вышел из бункера, вслед за ним вышел и Растокин.

«Поеду вместе с Рыбаковым к Мышкину. Посмотрю, как он там».

Батальон Полякова действительно оказался в трудном положении. Задержавшись с развертыванием в предбоевые порядки, батальон выдвинулся на рубеж атаки позже намеченного срока, когда артиллерия уже перенесла огонь с переднего края в глубину обороны противника. Воспользовавшись этой паузой, «южные» быстро осуществили маневр силами, восстановили нарушенную систему обороны после артобстрела.

Наступая вдоль шоссе, батальон Полякова попал под сильный огонь противотанковых пушек и реактивных установок «южных». Пытаясь уклониться от встречного огня, танки развернулись влево и, маневрируя на открытой местности, ринулись в лощину, надеясь там укрыться, но до лощины не дошли, попали на минное поле.

Комбат Поляков метался на своем танке по жнивью и, высунувшись наполовину из люка, кричал на растерявшихся танкистов. Увидев, что батальон обходят справа танки «южных», он не выдержал, запросил у Кочарова разрешения перейти к обороне.

Полякова в наступлении должен был поддерживать на правом фланге третий батальон, но Мышкин прикинул, что его батальон, наступая вместе со вторым вдоль дороги на виду у «южных», будет легко уничтожен, послал в бой часть батальона, остальные силы оставил в резерве.

Когда к нему спустились в блиндаж Растокин и Рыбаков, он сидел на лавке, склонившись над картой, делал какие-то пометки.

– Почему молчишь? Почему не докладываешь на КП? – набросился на него Рыбаков, рассерженный непонятным поведением комбата.

– А чего докладывать, товарищ майор? Докладывать, как расстреливают наши танки? Вы и сами это видите.

В блиндаж вбежал Сергей, доложил комбату:

– Все в порядке, товарищ майор, разведали, – вывалил он, забыв обратиться за разрешением к старшим офицерам.

Сергей извинился перед ними, вспомнив о субординации, стал разворачивать карту.

– Вот здесь скопление танков «южных». Из тыла выдвигается до батальона мотопехоты. Видно, готовят контратаку. Что будем делать, товарищ майор? Может, через болота? Я знаю эти места… Проходы есть. Спустимся к реке, пройдем под водой, и к ним в тыл…

Говорил он горячо, возбужденно, лицо выражало настойчивость и решимость, весь он был захвачен предстоящим боем.

Мышкин оторвался от карты:

– Рассуждаешь ты правильно, Карпунин. Сам об этом думал.

– Дело верное, товарищ майор! – убеждал Сергей. – Отступать нам некуда.

Мышкин почесал затылок, хлопнул ладонью по столу:

– А, семь бед – один ответ… Давай. И помни, главная задача у тебя – мост. Захватить и удерживать до подхода ударной группы. Понял?

– Удержим! – задорно воскликнул Сергей. – У меня такие орёлики!.. – И опрометью выскочил наружу.

– Теперь держитесь, орёлики, – вздохнул комбат, сворачивая карту. Он знал, Кочаров этого не простит.

Растокин посоветовал ему доложить о своем плане Дроздову.

«Если комдив одобрит такое решение, потом будет легче разговаривать с Кочаровым», – рассудил Растокин.

Мышкин взял микрофон.

– «Тюльпан!» «Тюльпан!» Дайте мне «Пятый». Это – «Пятый?» Докладывает «Тридцать третий». Прошу вашего разрешения одним взводом пройти по дну реки и захватить мост, первую роту бросить через болота и ударить в тыл «противника».

Ожидал он согласия комдива с мучительным напряжением, на лбу выступили капельки пота… А по тому, как он потом, бодро смахнув их, размашисто вытер рукавом лицо, Растокин понял – Дроздов согласился.

– Все в порядке, – с облегчением вздохнул Мышкин. – Если бы разрешили нам действовать так сразу… Не любит полковник Кочаров, когда советуют. Все сам, сам…

– Командир за все в ответе, поэтому и принимает решение сам, – проговорил Растокин.

– Если откровенно, Валентин Степанович, боятся у нас усложнять тактическую обстановку. Вдруг не справимся с поставленной задачей, и проверяющие снизят оценку. Высокий балл нужен… А говорим: учиться тому, что нужно на войне.

– Говорим правильно, – заметил ему Рыбаков, надевая фуражку.

– Говорим-то правильно, да на практике не всегда так получается. Все упрощаем, «потешные игры» ведем. – Мышкин встал, перекинул через плечо планшет.

– Хватит рассуждать, пора действовать, – сказал Рыбаков. – Я буду в первой роте. И наступать, смелей наступать!

Выйдя из блиндажа, Мышкин побежал к танкистам.

Растокин на машине вернулся на КП полка.