Летела мимо птица, обронила перо

Села Джинка голой костью своей на еще теплой земле. Осмотрелась вокруг, дома стоят высоченные, крыш не видно, мимо грохочут коробки железные, мимо люди бегут, перешагивают через Джинку и дальше бегут, никто не смотрит на Джинку. «Да и на что тут смотреть» – думает Джинка горько и вспоминает все – себя, Бога, свою неподвижность, свою обреченность, свою несвободу. И так ей становится жалко себя, что выкатывается из пустой ее глазницы самая скудная и самая соленая на свете слеза. Катится слеза и на том месте, где она прольется, кости плотью нарастают. Плачет Джинка день, плачет два, слезами умывается и становится от того, все краше.

Смотрит на нее Татта и любуется. Хороша Джинка.

А мимо птица летела, обронила перо. Схватила перо Джинка ловко, и под платье спрятала, огляделась вокруг опасливо, не видел ли кто, не отнимут ли. Спрятала и сидит, а перо под платьем щекотится, от щекотки в груди нагревается, и давай Джинка от этого хохотать. Сначала чуть слышно, а потом все громче и громче. Да так заразительно, что и Татта не удержалась. Так громко они смеялись, что земля задрожала, поднялась из земли гора выше всех домов вокруг, и тут же осела вновь – это спящий Бог от их хохота на другой бок перевернулся.

И стала от этого Джинка вновь темна. Светит на нее Татта, а та отклоняется, помнит о своей участи.

– Я знаю кто поможет тебе! – говорит Татта – Но путь до него не близок и опасен, готова ли ты?

Смотрит на нее Джинка, глаза прибавила, в глазах ее свет Татты отражается, но Джинку не слепит ее свет.

– Но как же он? – и Джинка опасливо косится на то место, где глубоко под землей веками спит ее Бог.

– А вот мы сейчас и посмотрим, – говорит Татта и хитро улыбается, – бежим?

Джинка верит Татте, но Джинка боится Бога. Джинка боится пути не близкого и опасного. И на все ее сомнения налетает ветер, хватает холодный проныра из-под Джинкиного платья перо и ну с ним покуда глаз хватает. Кинулась было Джинка за пером, а потом встала как вкопанная – страшно Джинке аж жуть, спина мурашками, сердце-барабан отбивает.

– А вышла бы с этим пером неплохая душа, как думаешь, Джинка? – всматривается в витающее перышко Татта, которое с каждой минутой становится все меньше и меньше – легкая и игривая была бы душенька, как думаешь Джинка.

Стоит Джинка смотрит на перо, губы кусает, а потом как кинется за ним во всю прыть. Ловкими прыжками догнала она ветер и в прыжке хищника выхватила разноцветное перышко тонкими, цепкими пальцами. Прижала к себе его, и тут же подметила – чуть дальше на ветке клок рыжей шерсти висит, и идти бы ей назад, знать бы Джинке свое место. Но шерсть так хороша, лоснится на солнышке шерсть, даст душе теплоту необыкновенную – знает это Джинка. А Татта знай шерстку со своего места подсвечивает.

Шаг делает Джинка, оглядывается, другой.

– Я знаю, кто поможет тебе, Джинка, будь же ты смелой, путь к нему не близкий, но на пути к нему много того из чего собираются самые ценные души.

Да, Джинка знала, что самые сокровенные собираются в самых темных лесах, ведь там полным полно хищного и свирепого, а без этого не удержать в светлых душах сокровищ, сколько не вкладывай туда.

– Разве ж я могу уйти, Татта, я ведь Джинка – спит Бог, Джинка возле него, таков порядок.

– Нет, Джинка, уйти ты не можешь – отвечала ей та – ты можешь только бежать! Бежать во весь опор, изо всех сил и не оглядываться.

Посмотрела на нее Джинка глазами древними как сама жизнь, перышко в руке зажатое ладошку щекочет, и хочется Джинке, и ноги уже сами собой переступают, земля под ногами Джинки уже жжет ей пятки.

– Или можешь вернуться на былое место и петь свою песню тому, кому ее совсем и не слышно, до захода жизни и дальше.

Ох, как Джинке стало тяжело от этих слов, как налились свинцом ноги, обрюзгло тело, сгорбилась спина.

– Нет! – вскричала Джинка – бежим, Татта, веди меня, я верю тебе!

– Нам туда – махнула рукой Татта в направлении леса – я вперед, ты за мной, и не оглядывайся, помни, оглянешься, замедлишь ход и никогда меня уже не догонишь. А как меня потеряешь, снова найдет тебя спящий Бог не этот, так следующий.

Кивнула Джинка на ее слова, взгляд ее стал так строг, черты лица заострились, волосы завязала она в тугой узел, а подол платье оборвала коротко, чтобы не путал он ее, не медлил ее шага ни в высокой траве, ни в острозубых скалах.

– Бежим!

Рванули они с места, взметнулась пыль. Бежит Татта, ловит солнца свет в свое зеркальце, зеркальце ей дорогу указывает. След в след за ней Джинка поспевает, не отстает. Легко было бежать, джинкины ноги так истосковались по быстрому бегу, что того и смотри вперед ее души забегали порой.

А позади них гремело, а позади них грохотало, земля дрожала, рушились города, весь мир рушился позади каждого их шага.

– Гремит, Джинка, слышишь!

– Гремит, Татта, слышу!

– А что гремит знаешь?

– А что гремит не знаю.

– Твой Бог это проснулся и гонится за тобой.