— Махмуд был единокровным братом сидевшего в то время на троне султана, — начал Шеридан. — И первым наследником. Люди здесь не слишком разборчивы в средствах, когда речь заходит о политике и власти… — Шеридан пренебрежительно махнул рукой. — С давних пор у них сложился обычай заточать наследных принцев в особых покоях дворца, называемых клеткой, чтобы уберечь их от искушения поднять мятеж или возглавить заговор. — Шеридан нахмурился, погрузившись в воспоминания, а затем вновь продолжал, решив побыстрее рассказать всю эту историю своей внимательной слушательнице: — Чтобы не наскучить тебе затейливыми подробностями в византийском духе, скажу только, что начался мятеж, в результате которого племянник Махмуда взял под контроль всю власть в стране. У османов существует еще один примечательный обычай: они убивают всех наследников трона своего свергнутого соперника, что является, конечно, довольно целесообразным средством удержаться у власти, однако чертовски грязным и, главное, сулит тебе дорогу в загробной жизни прямиком в ад. Поэтому новый правитель, оказавшийся разумным малым, решил поступить иначе. Он посадил обоих — и Махмуда, и его брата — в клетку. — Взглянув на Олимпию, Шеридан нравоучительно заметил: Во, вам, принцесса, урок политической недальновидности, потому что всегда отыщется человек, который захочет восстало вить на троне бывшего правителя. Мягкосердечный узурпатор был зарезан, но прежде, осознав свою ошибку, он послал наемных убийц в клетку, чтобы те задушили Махмуда и его брата. Однако им удалось убить только брата, Махмуд бежал.
Олимпия смотрела на Шеридана большими глазами, ловя каждое его слово.
— Но какова же твоя роль во всей этой истории?
— Она была не слишком значительной. Будучи в то время совсем еще зеленым, я умел ловко подкрадываться, разведывая обстановку и подслушивая разговоры, особенно в гареме. Таким образом я первым заметил, что к покоям приближаются люди с крепкой тетивой в руках. Сначала они вошли к брату Махмуда, там разгорелась отчаянная схватка. К счастью, я остался в стороне от нее. Одним словом, мне удалось показать Махмуду путь к спасению — по крышам.
— А-а, — протянула Олимпия, и они оба устремили взгляды на водную гладь. Где-то внизу в ветвях деревьев запел соловей.
— Сколько тебе тогда было лет? — спросила Олимпия.
— Один Бог знает. Пожалуй, восемнадцать, а может быть, девятнадцать.
— А почему ты находился тогда во дворце? — осторожно задала она мучивший ее вопрос.
Шеридан, конечно, понимал, что рано или поздно дойдет очередь и до этого вопроса. Он глубоко вздохнул и честно признался:
— Я был рабом, ты уже слышала об этом. — Шеридан старался не смотреть на Олимпию.
— Я думала…
— Да, я заставил Мустафу солгать. Я не люблю, когда об этом распространяются. А тебе самой это понравилось бы?
— Нет, — сказала она упавшим голосом. — Наверняка нет. Шеридан обратил внимание Олимпии на красивую яхту, которая бросила якорь в бухте, напротив окон их дворца. Он надеялся, что принцесса оставит эту неприятную тему. Голова Шеридана раскалывалась, а в ушах шумела кровь.
— Да, прекрасное судно, — согласилась Олимпия и тут же вернулась к прежнему предмету разговора: — Но ведь ты не виноват в том, что был рабом. И потом, ты спас султана.
— Кто говорит о том, что я виноват? Послушай, давай перейдем к какому-нибудь другому, не менее волнующему эпизоду моей героической биографии.
Олимпия выразительно посмотрела на тескери, который Шеридан теперь не таясь носил на груди поверх одежды.
— Очевидно, султан высоко оценил твою услугу.
— Он был тоже молод в то время. И одинок. Поэтому он искал друзей, а главное, имел возможность их покупать.
— Так он и тебя купил себе в друзья? Шеридан раздраженно передернул плечами.
— Можно сказать и так.
— Ну хорошо, задам вопрос по-другому. Когда ты помог ему избежать смерти, он в награду даровал тебе свободу?
— Нет, нынешние султаны не столь великодушны и щедры, — насмешливо сказал Шеридан. — Они не предлагают исполнить три заветных желания и не дарят джиннов. Махмуд хотел, чтобы я оставался здесь, подле него. Он по-своему любил меня и потому имел все основания не отпускать от себя.
— Тогда каким же образом ты уехал отсюда?
— Я бежал. Я давно уже задумал побег — поэтому, кстати, я так хорошо знал дорогу по крышам. Но поскольку этот путь стал известен Махмуду, мне потребовался целый год для того, чтобы разработать новый план побега.
— Каким же образом ты в конце концов выбрался из дворца? Шеридан пристально вгляделся в ее горящее любопытством лицо и живо представил себе, как его рассказ незамедлительно будет передан гречанке-переводчице, а от нее станет известен всему Стамбулу.
— Я вряд ли расскажу тебе когда-нибудь об этом. На лице Олимпии отразилась обида.
— Но почему?
— Возможно, мне придется еще раз воспользоваться тем же способом.
— Для побега? Сейчас? Шеридан пожал плечами.
— Но ведь Махмуд не имеет больше никакого права называть тебя своим рабом. Ты такой же свободный человек, как и я!
Шеридан молчал, выразительно глядя на Олимпию. Зрачки ее расширились от ужаса.