Летящая на пламя

— Я не сделал бы этого ни за что на свете! — с неожиданной горячностью заявил Фицхью. — Я горд тем, что служил на борту «Рипалса», и знаю, зачем вы заставляли нас петь во время работы, — таким образом вы убеждались, что наша морская подготовка достигла хорошего уровня и мы не растеряемся в любой критической ситуации. Мы могли тогда обогнать любые суда. Наш экипаж был самым дисциплинированным на всем военном флоте, второго такого я не встречал за всю свою жизнь.

«Это оттого, черт возьми, что ты еще мало видел, щенок, — зло подумал Шеридан. — Поживи с мое, а потом рассуждай».

Но принцесса с восхищением смотрела на капитана Дрейка, жадно ловя каждое слово Фицхью. Она была так очарована Шериданом, так беззаветно верила ему, что казалось, принялась бы тут же щипать траву, если бы он заявил ей вдруг, что она овца. Хотя Шеридан, подумав, здраво рассудил, что такая диета ей очень скоро надоела бы.

Как бы то ни было, вскоре, по всей видимости, она выйдет замуж за Фицхью. Что не так и плохо. Во всяком случае, у Шеридана не было никаких причин огорчаться по этому поводу. Хотя, конечно, расстроило его совсем другое: он вдруг понял, что к нему незаметно подкралась старость… Капитан взглянул на часы, висевшие позади Фицхью, и решил, что им пора уходить. Они начали прощаться, причем Шеридан не спускал с Олимпии ревнивого взора. Нет, она не была чересчур ласкова с Фицхью. Видно, хотя этот парень и был молод, ему не хватало обаяния. И к тому же он не был героем.

Когда гости садились в шлюпку, на палубе в их честь раздались звуки боцманской дудки — Шеридану был приятен этот знак внимания к нему, отставному морскому офицеру. Он поднял руку и помахал гостеприимному Фицхью.

Сойдя на берег, Шеридан предложил Олимпии пройтись немного пешком по набережной… Видя, с какой радостной готовностью она приняла его предложение, Шеридан внезапно почувствовал угрызения совести. Что за доверчивая дуреха, черт бы ее побрал! Темная ночь, опустившаяся на остров, как нельзя лучше подходила для осуществления его планов. На воде играли блики, бросавшие отсветы на лицо Олимпии и делавшие его удивительно прекрасным. Недаром сияющие глаза и трепетная улыбка девушки вызвали сегодня восхищение Фицхью. Этот проклятый парень буквально млел, беседуя с Олимпией наивно-доверительным тоном и все ближе наклоняясь к ней, чтобы иметь возможность заглянуть в вырез ее платья. Все же, по-видимому, этот щенок не такой уж недотепа, как вначале показалось Шеридану.

— Я посоветовал бы вам снять сейчас сапфир и передать его мне на хранение, — предложил Шеридан. — Ведь в такой темноте ничего не стоит потерять камень.

— Это было бы очень досадно, правда? — Олимпия остановилась и подождала, пока Шеридан расстегнет застежку на цепочке и снимет с ее шеи кулон. — Вы всегда продумываете все до мелочей.

— Конечно, — подтвердил он, ему бы очень хотелось, чтобы это действительно было так.

Взяв девушку под руку, Шеридан направился вдоль набережной, напевая мелодию одной старинной песенки. Его одолевали грешные мысли. А Олимпия тем временем крепче прижалась к его руке. Шеридан улыбнулся и обнял ее за талию.

— Мне так нравится ваше пение, — робко сказала она и потупила взор.

Шеридан даже споткнулся на ровном месте от неожиданности.

— Пение? — удивленно спросил он, взглянув на ее опущенную голову.

— Я слышала однажды, как вы поете, когда вы оставили дверь своей комнаты открытой.

Шеридан смущенно кашлянул. Он и не предполагал, что пел так громко.

— Я вовсе не хотел никого тревожить.

— Вы ничуть не потревожили меня. Это было чудесно! Я лежала в постели и слушала, пока не уснула.

В воображении Шеридана живо возникла эта сцена, и его охватило сладостное чувство. Он рассеянно кивнул двум идущим навстречу прохожим — евреям, плывшим вместе с ними на корабле из Рамсгейта. В тусклом лунном свете их лица смутно белели, словно размытые пятна.

— Моя любимая песня — «Гринсливз», — смущенно пролепетала Олимпия.

Дойдя до конца набережной, они остановились. Олимпия взглянула в лицо Шеридану.

— Прошу вас, спойте ее для меня.

Шеридан чувствовал себя крайне неловко — как карточный шулер, которого внезапно поймали за руку. Никто никогда не вводил его в такое смущение.

— Ну хорошо, — пробормотал он.

Она потерлась щекой о его плечо робким быстрым движением и начала петь. Низкий, чуть хрипловатый голос Олимпии не всегда брал верные ноты. Шеридан закрыл глаза. Черт бы ее побрал. Это безбожно — так перевирать мотив. Да за подобное ее удушить мало. Олимпия повернулась лицом к нему и тронула его за руку.