Летящие дни

* * *

Мой бедный мозг, мой хрупкий разум,
Как много ты всего хранишь!
И все больнее с каждым разом
Тревожно вслушиваться в тишь.

В глухую тишь безмолвной думы,
Что не отступит никогда,
Где, странны, пестры и угрюмы,
Живут ушедшие года.

Там все по-прежнему, как было.
И майский полдень, и пурга.
И друга черная могила,
И жесткое лицо врага…

Там жизнь моя войной разбита
На дальнем-дальнем рубеже…
И даже то, что позабыто,
Живет невидимо в душе.

Живет, как вербы у дороги,
Как синь покинутых полей,
Как ветер боли и тревоги
Над бедной родиной моей.

1980

* * *

Что будет — то будет,
Умрем — как уснем.
Тяжелой полынью
В полях прорастем.

И будет над нами
Струиться заря.
И будет полынью
Светиться земля.

И кто-нибудь скажет:
— Какая теплынь!
Какая в полях
Голубая полынь!

И горькие ветки
Качнутся, шурша.
И в зыбкой тиши
Встрепенется душа.

1980

* * *

Опять в глазах колымский камень,
Худой, корявый, редкий лес,
И золотой смолистый пламень,
И блестки белые с небес.

Опять летишь ты, птица-память,
В мои далекие года.
От этих лет меня избавить
Никто не сможет никогда.

Да и зачем? Все наше — с нами.
До самой роковой черты
Все буду видеть это пламя
В краю беды и мерзлоты.

Какой еще суровой мерой
Измерю нынче жизнь свою,
Чем тот колымский камень серый,
Чем тот огонь в глухом краю?

И что еще на этом свете
Яснее убедит меня
В том, что любовь
Сильнее смерти,
Сильнее камня и огня?

1980

* * *

Белый аист на кресте
На побеленной церквушке
В той молдавской деревушке,
В той осенней чистоте.

Не забуду тех дорог
С неосеннею теплынью,
Сходный с древнею латынью
Молдаванский говорок.

Потому что нам дана
Для стихов простых и грустных —
Для молдавских и для русских
Боль — одна, любовь — одна.

Буду помнить навсегда
Дамиана и Виеру.
Не приму другую веру
Ни за что и никогда.

И в осенней высоте
Пусть нам светит в жизни ясной
Символ грустный и прекрасный:
Белый аист на кресте.

1980

* * *
                                Ирине

Она одна меня поймет.
Друзья давно в могиле.
Давно ушли от всех невзгод,
Отжили, отлюбили…

А мне дана еще судьба
О них поведать миру.
Писать стихи, сходить с ума
Над горестною лирой.

Писать который год подряд
И верить доброй сказке,
Что рукописи не горят
И не тускнеют краски…

Мой верный друг — моя жена.
Хоть верьте, хоть не верьте —
Она до смерти мне нужна,
И даже после смерти.

Она простит мои грехи,
Развеет боль сомнений
И сохранит черновики
Моих стихотворений.

1980