Летящие к Солнцу 1. Вопрос веры (СИ)

– Старейшины, из умников. Говорят, в книге какой-то так написано. Там еще всадники какие-то быть должны, еще муть какая-то – не помню.

– Всадников долго ждать придется, – вздохнул я.

Когда мы, наконец, добрались до камеры, Вероника и Джеронимо встретили нас обеспокоенными лицами, прижатыми к прутьям.

– Как, все в порядке? – спросила Вероника. Тот факт, что я пришел на двух ногах, ее не утешал. Наверное, вид у меня был чересчур убитый. – Куда вы его водили?

Командир поморщился, открывая решетку, и, показав на Веронику, заметил: «Разговаривает» – таким тоном, будто речь шла о котенке, сделавшем лужу.

– Разберусь, – пообещал я.

Грустно кивнув, командир закрыл замок и удалился. Я без сил шлепнулся на нары. Как же хочется спать…

– Тебя допрашивали? – налетела на меня Вероника. – Пытали? Что?

И я рассказал им все. Об умниках и умницах, о повесившейся девушке, о заявлении, которое теперь некому забрать, об армии триффидов Уиндема («Вот видите! – воскликнул Джеронимо. – Даже подсолнухи взбесились без солнца, чего же о людях говорить!») и о том, что выхода отсюда нет, а наша единственная надежда – честь быть удостоенными разбавлять генофонд подземных жителей.

Вероника с невероятной чуткостью пропустила мимо ушей все, кроме того, что меня тревожило.

– Ты не виноват, – сказала она. – Просто стечение обстоятельств.

– Виноват, – сказал я. – В том-то и штука, что виноват. Даже если она обо мне и не думала, затягивая петлю, она все равно сделала так, как я хотел. Каждое мое слово, каждый жест – провокация. А когда собеседник реагирует, я обжираюсь. Поэтому мне комфортно в любой ситуации, лишь бы была еда. Даже сейчас, говоря все это, я жду от тебя – жалости, презрения, ненависти – чего угодно!

Помолчав, я добавил то, чего ни Вероника, ни Джеронимо понять бы не смогли:

– И любая попытка поместить что-то в сердце обернется очередным пиршеством.

Я лег лицом к стене, как до того лежала Вероника, и закрыл глаза. Слышал, как кто-то подошел.

– Мне очень жаль, Николас, – сказал Джеронимо. – Жаль, что втравил тебя в такую историю, жаль, что так вышло с той несчастной...

– Ничего тебе не жаль, – перебил я. – Какой смысл врать мне о своих чувствах?

– Думал, вдруг тебе понравится сосать пустышку.

Повернувшись, я посмотрел на его невозмутимое лицо.

– К тому же, после еды полезно пожевать жвачку.

Наверное, Джеронимо был для меня самой большой загадкой. Подобрать ключик к его чувствам я попросту не мог. Где границы безразличия? Откуда начинается одержимость? Почему, чистя картошку под надзором полоумного Мэтрикса, он плакал, а сейчас, в абсолютно безнадежной ситуации, держится молодцом? А эти его вспышки ненависти к Веронике? Я не я буду, если в них нет искреннего чувства!

Джеронимо вышел на середину камеры, заложив руки за спину.

– Первое, – провозгласил он, глядя в коридор. – Раз уж мы будем вынуждены разбавлять генофонд, вряд ли вам позволят работать сверхурочно. Поэтому если вы все-таки хотите совокупиться и порадовать меня гибридом Ривероса и Альтомирано в качестве племянника, то сейчас самое время. Обещаю не смотреть. Суну голову в унитаз и буду блевать на всем протяжении.

Он подождал минуту и заговорил снова:

– Не слышу лихорадочного шуршания одежды. Ладно. Будем считать, вы еще слишком незрелы для подобных ответственных решений. В таком случае – пункт два повестки дня, и здесь я хочу «единогласно». Раз уж мы лишаемся возможности выполнить нашу великолепную миссию, предлагаю на суде взбесить всех как следует и сдохнуть под ядовитыми фаллосами триффидов!

Все, что я почувствовал – его решимость. И больше ни одной эмоции. Ни страха, ни отчаяния – ничего. Как будто весь Джеронимо состоял из одной идеи – движения к солнцу. И теперь, когда она умирала, спокойно готовился умереть сам.

– Дурак ты маленький, – вздохнула Вероника. – Жил бы себе да жил… Ладно. Согласна на триффидов.

– Еще бы не согласна! – В Джеронимо снова проснулся демон. – Для такой уродливой толстозадой карги, как ты смерть – единственное счастье, а отросток триффида – единств…

Я отвернулся к стене и закрыл уши. Хватит слушать этот бред. Скоро нас уведут на суд, и там еды будет вдосталь, здоровой и вкусной. Так зачем же портить аппетит?

Глава 10

Зала, куда нас привели, подозрительно напоминала ту, где оставался БТР. Только над ней поработали. Между колонн тянулись ряды скамеек, а возле самых рельс возвышались трибуны общим числом три. За самой высокой стоял (или сидел?) седой старец, две пониже занимали русоволосый и черноволосый старцы. Цвета их волос выглядели так ненатурально, что я предположил краску. Видимо, это и был совет старейшин.

Командир вел нас, закованных в наручники, между скамейками, с которых на нас таращились местные жители. Я тоже с любопытством приглядывался к ним. Почти все – в одинаковых серых одеждах, с одинаковыми бледными лицами. Они казались бы неразличимыми, если б не разный цвет волос. Блондин, брюнеты, рыжие, русые, и куча промежуточных оттенков – вот кому бы впору разбавлять генофонд верхних домов.