Летящие к Солнцу. Книга 2. База Судного Дня

– Вы активировали систему защиты входа на базу Судного Дня, – сообщил невесть откуда доносящийся приятный женский голос. – Пожалуйста, введите нужную комбинацию аур. У вас ровно пять минут, по истечении которых защита будет отключена.

– Николас! – тут же рявкнул мне в ухо голос Джеронимо из динамика в маске. – Бегом сюда, нам нужна твоя правая рука!

Я вытянул правую руку перед собой. Усилие воли – и прекратилась дрожь.

– Идем, подруга дней моих суровых. Кому-то ты еще нужна, кроме меня.

Смеяться не хотелось, но я заставил себя улыбнуться. И «выблевался» из танка.

Глава 4

Видимость в красном воздухе нисколько не страдала. Не знаю, на каком таком фантастическом принципе базировались изобретенные Джеронимо приборы ночного видения, но через маску шлема я видел слегка красноватую картинку. Из любопытства переключился на обычное зрение и чуть не заорал от испуга: показалось, будто я на дне кровавого моря. Фигуры Джеронимо и Вероники вдалеке выглядели по-вампирски зловещими, да и болтающийся под дулом труп добавлял антуража.

Так, спокойно, не орать. Я – крутой Николас Риверос, неподвластный чувствам и эмоциям. Стою на танке в героической позе и…

– А ну, отойди! – психанула Вероника.

Тишину разорвала автоматная очередь. Я шарахнулся, нога скользнула, равновесие исчезло в неизвестном направлении. Я полетел вперед и вниз. Дуло танка оказалось между ног, между рук, и лбом я долбанулся об него же. Вернее, об маску, которая долбанулась о дуло.

Я открыл глаза. На меня с меланхолической улыбкой мертвеца посмотрел труп. Я икнул и, вторично утратив равновесие, шлепнулся спиной на твердый снег.

Как будто все органы разом взбились в коктейль. Вдохнуть получилось далеко не сразу, а первый выдох я посвятил жалобному стону.

– Николас! – всполошился Джеронимо. Он подбежал и склонился надо мной. – Что с тобой? Тебе грустно? Страшно? Хочешь, поговорим об этом? Давай молча посидим и посмотрим «Дневники Бриджит Джонс» у меня на смарте?

– Я упал!

– Упал духом, да, – закивал Джеронимо. – Не расстраивайся. Я здесь, чтобы подбодрить тебя. Теперь, когда мы в безопасности, я…

Его перебил женский голос, звучавший словно бы отовсюду:

– До отключения защиты осталось четыре минуты.

Я как раз поднимался, держась за ладонь Джеронимо. Услышав прогноз, он вырвал руку.

– Сам разгребывайся со своими проблемами, неудачник, у меня дела поважнее!

Он убежал. Я, кряхтя и морщась, вставал. Навернулись слезы, ничего общего не имеющие с болью. Меня задели его слова. Но почему?! Ведь он всегда таким был: все силы на главную цель, а остальным – что останется. Я его любил именно таким. А сейчас мне хочется убежать и умереть, и чтобы он плакал. И Вероника.

Но они не будут плакать. Вон как увлеченно копают в том месте, куда стреляла Вероника. Часок поудивляются и забудут, а помирать-то мне!

Помирать не хотелось. И я, корча надменно-безразличное лицо, двинулся к ним. Попытался вытереть слезы, но только стукнул рукой по прозрачному пластику. Внезапно разозлившись, принялся колотить по маске, наказывая не то руку, за то, что не может пройти сквозь пластик, не то пластик, за то, что не пропускает руку.

– Слушай, он меня пугает, – тихо сказал Джеронимо, якобы позабыв про общую связь.

– Да я вообще его боюсь так, что пристрелить охота, – отозвалась Вероника, кромсая лед ножом. – Патронов жалко.

– Ну так зарежь, – с горечью отозвался я, прекратив самобичевание. – Сопротивляться не буду, обещаю.

Вероника отложила нож и уставилась на меня:

– Слушай, что с тобой за хрень? Есть какая-то проблема – давай обсудим. Если у тебя просто плохое настроение, то сделай милость, засунь его обратно в задницу.

Она ждала ответа. И, хотя я бы предпочел провалиться сквозь землю, пришлось отвечать. Голос звучал на удивление ровно:

– Все нормально. Просто я три дня валялся при смерти, после того как и перед тем как спасти наши жизни от вашего поехавшего папаши. И что? Я хоть слово доброе услышал? Нет! Меня то бьют, то обзывают, то…

– Ах ты… – Вероника вскочила на ноги. – Слово доброе?! Я, твою мать, отреклась от своего рода, я убивала своих же бывших соратников. Я три дня вела гребаный танк под шуточки этого умника о женщинах за рулем! Я просто хотела поспать, а вместо этого меня целует хмырь, у которого изо рта смердит гниющей три дня слюной. Где мои добрые слова, а?

– О, поцелуй? – воскликнул Джеронимо, продолжая ковырять лед. – Поздравляю, Николас! Уже слышу, как внутри тебя начинают шевелиться мои будущие племяшки.

– До снятия защиты осталось две минуты, – внесла свою лепту невидимая женщина.

Это нас всех отрезвило. Бросив на меня яростный взгляд, Вероника вернулась к раскопкам. Я присел рядом. Они освобождали от снега, льда и расплющенных пуль металлический диск с тремя вдавленными отпечатками ладоней. Я принялся расковыривать ближайший.

Вероника злилась. Ей хорошо, она может просто взять и разозлиться. А я, если начну, тут же спохватываюсь: вдруг она обидится, а я ж ее люблю? Вот так, ни тебе позлиться, ни тебе полюбить. Надо хоть зубы почистить, что ли. Сплошная морока с чувствами этими.