Летящие сквозь мгновенье: Коллективная повесть

Помолчали. Двое на заднем сиденье, физик и журналист, с тошнотворной явственностью видели, как захлестываются вокруг них круги возмездия. Они преступили законы своего мира, они стали убийцами, изгоями, и за их спинами уже ревели клаксоны полицейских лендроверов, и вертолеты разбрасывали по дорогам наряды жандармерии. Конец, конец… Но маленький тощий свази на переднем сиденье ничего не знал об этом. Он собирал и распускал на лбу крупные серые морщины и видел сеть дорог как бы сверху, как охотник, прокрадываясь вельдтом, видит движение стад и слышит свист коршунов в вышине. Он ждал поворота направо и спокойно повернул, когда знак поворота выскочил из тумана. Спустя пять километров он повернул еще раз и спокойно выехал на магистраль — в его мире действовали иные причины и иные следствия, и он один видел, как шофер с грузовика трясет толстой мордой и повторяет: «Ничто не знаю, инспектор, как есть ничего». А они уже подъезжали к аэродрому, мимо реклам авиакомпаний, мимо всего, что составляет мир белых людей, в котором за преступлением следует возмездие. В мире Виллиама Йориша преступления совершались безнаказанно, вот в чем дело. Жизнь бедного свази, или бечуана, или любого другого, она была так дешева, что не стоила даже возмездия. Ничего она не стоила.

И он оказался прав. В аэропорту было спокойно, ибо они приехали туда раньше, чем полиция подоспела к догорающему «бьюику».

Он переминался с ноги на ногу и про себя пел псалом, пока Йен предъявлял пограничному офицеру разрешение на выезд для цветного. Оно стоило Йену половину его сбережений. Остальное ушло на билеты.

Вилл оглядывался и бормотал: «Я вернусь, я вернусь», — пока поднимался в кабину. Машинально достал из кармана гармонику.

Йен сказал мягко:

— Виллиам, в самолете не стоит играть на губной гармонике.

Ариадна ГРОМОВА — прозаик и критик, автор фантастических повестей — «В круге света», «Поединок с собой», «Глеги», романа о киевском подполье «Линия фронта — на востоке». Ариадна Громова — член Союза писателей, кандидат филологических наук.

Ариадна ГРОМОВА 3

Аэродром Орли встретил их ледяным ветром и моросящим дождем. Все это они уже видели в пути — тусклый влажный блеск зеленого силиконового покрытия, расчерченного яркими белыми линиями взлетных полос, тяжелые темные тучи над самой головой, людей в круглых прозрачных шлемах-дождевиках, закрывающих пол-лица. Но одно дело — видеть, пусть даже и очень ясно, а вот выйти из самолета и сразу нырнуть в этот промозглый холод… Да, ведь тут все наоборот, в ноябре зима наступает — снег, лед и тому подобное.

— Вилл, ты видел снег? Хотя бы в кино?

— Никогда. И в кино я никогда не был, — тихо ответил Виллиам, и его белые друзья молча переглянулись, сразу увидев жизнь, которая стояла за этим ответом.

Они сели в автобус. Ближайший час-полтора был определен заранее, и менять его не имело смысла, а вот дальше… Йен расхохотался, глянув на физиономию Дика.

— Тебя это шокирует, а?

— Нет, но хотел бы я знать, какого черта мне заниматься гаданьем? Я и по-французски-то плохо говорю!

— Иностранный акцент в таких случаях не мешает, а скорее помогает, — усмехаясь, сказал Йен. — А вообще-то неплохая мысль. Денег у нас и на неделю не хватит, да еще и одеться потеплей не мешает, а это гарантированный заработок, и объяснения придумывать не надо.

Виллиам, сидевший через проход, перегнулся к Йену.

— Осторожнее, — сказал он на африкаан. — Старик рядом со мной и двое за проходом понимают по-английски.

— Спасибо, — сказал Йен и начал убежденно и обоснованно ругать парижский климат.

Супружеская пара, сидевшая рядом, быстро потеряла интерес к их разговору. Муж начал думать об очень милой женщине по имени Сесиль, а жена вообще не поймешь о чем: об испортившемся замке чемодана, о салате с креветками, о черном кралоновом платье, отделанном самосве-тящимися нитями. Старик, сосед Виллиама, осторожно приложил ладонь к печени, разболевшейся в пути. Все эти люди были неопасны, а старику и жить-то оставалось недолго: в Париже он узнает, что у него рак печени. Но молодец Виллиам всегда настороже… Туг Виллиам поглядел на своих белых друзей, и они увидели, как он, согнувшись и придерживая раненую руку, петляет в лабиринте лачуг, сарайчиков, мусорных ящиков… прыгает в мусорный ящик, захлопывает за собой крышку.

— А дальше что? — спросил Мэллори. — Ты уехал?

— Да, пришлось удирать… Из Иоганнесбурга уехал в Преторию…

Физик и журналист молча смотрели на лицо своего спутника, пепельно-черное, как остывшая зола, и думали об одном и том же.

— Да, для нас с тобой эта история — форменный переворот, конец налаженной жизни и все такое, а для Виллиама это, в сущности, продолжение прежнего… Впрочем, да, ты прав, Виллиам, для тебя тоже все переменилось… Еще как переменилось…