Летящий с ангелом

Мне рассказали, что наш род Успенских вплоть до владыки сплошь состоял из священников и монахов. Во время коммунистических гонений всех, причастных к священнической ветви, уничтожили. В живых осталась только бабушка Вера, сестра нашего владыки. Она переехала в город, окончила курсы благородных девиц и вышла замуж за толстовца. От их брака родилось шестеро детей. Видимо, эта толстовская ересь настолько впилась в гены и сам дух наших родителей, что только одна тетушка Нюра и сумела выстоять и передать веру нам. Остальные остались в безумии.

И вот сейчас новое поколение верующих встало у святых образов и читало псалтирь. Я вспомнил, как рассказал тете Нюре о своих полетах по небесам, а она воскликнула: «Вера в народ возвращается!»

Дети мои

Итак, я стал отцом. Как ни готовился я к этой перемене, как ни ждал — все равно рождение детей пришло, как ураган. Когда я в роддоме увидел Свету без живота, но с двумя махонькими свертками на руках, я остолбенел. Мамаша счастливо улыбалась, свертки пищали, а я удивленно смотрел на них и молчал. Сначала мне показали сына, потом дочь. Признаться, они показались мне абсолютно похожими. Даже цветом глаз и волос они не отличались.

Потом дома их распеленали, и я увидел различия. Во-первых, конечно, половые. Во-вторых, сын оказался крупнее и вел себя активней. В-третьих, на лбу у сына обнаружилась моя родинка, а дочка родинку под носом скопировала у мамы. Так что я быстро научился отличать наших близнецов.

В первое время жена с бабушкой настолько плотно оккупировали младенцев, что нам с дедом приходилось часами ждать своей очереди потискать новоявленных родичей. Отец мой по-прежнему лежал и беспрестанно шептал «Господи, помилуй», но как только рядом появлялись внуки, он замолкал и с улыбкой смотрел на малышню. В такие минуты к нему возвращалось сознание и он, растягивая слова, лепетал: «красавчики мои» или «ну, внучки, здравствуйте», или «дождался я вас, дождался».

Приходя с работы, я возился с малышами, разговаривал с ними, помогал купать в ванночке. Мне жутко нравилось возить их на прогулку в большой коляске. Через неделю после рождения у них, наконец-то, появились имена. Мы со Светой настаивали на Ольге и Владимире, бабушка просила Женечку с Валечкой, а дед требовал Лену и Ваню. Разрешил семейный спор отец Сергий. Он открыл святцы, просмотрел перечень святых, поминавшихся в день их рождения и предложил назвать Иоанном и Марией. Он так решил, и мы смирились. Когда прозвучали эти имена, малыши заулыбались и задергали своими маленькими ручками-ножками. Им, значит, тоже понравилось.

Вскоре приехали познакомиться с внуками и родители Светы. Что-то мне подсказало, что у них кризис: всегда такие вежливые и спокойные, они выглядели раздраженными и… потерянными. Мы подолгу, часто до глубокой ночи, говорили с ними. Понемногу восстанавливалась прежняя близость, как во времена детства. Они видели наши отношения, чувствовали добрый климат в семье, наблюдали за причащением близнецов на литургии. Им это нравилось, и они подспудно тянулись к тому же, но боялись переступить какую-то невидимую границу… По ночам мы со Светой молились об их прощении и просвещении. От нас они поехали в Киев, навестить старых знакомых и заодно посетить Лавру.

Там, в Пещерах, случился какой-то мощный прорыв. Лидия Михайловна вышла из Лавры и в ближайшую урну выбросила косметичку и украшения. Купила себе длинную черную юбку, платок. Переоделась и стала похожей на монахиню. Олег Иванович устроил ей скандал, призывая в свидетели и помощники старых друзей, но закончилось это еще более неожиданно. Лидия Михайловна сказала, что уходит в монастырь, и в самом деле ушла в неизвестном направлении. Олег Иванович так расстроился, что напился. Раньше его и пьяным-то никто не видел, а тут запил, как алкоголик со стажем, и пил со своим другом до тех пор, пока не израсходовал все наличные. С трудом ему наскребли денег на обратный билет. Он уехал в домой в Питер и продолжил запой там.

Все это мы узнали от киевлян, которые позвонили Свете и все подробно рассказали. Женушка моя ничуть не расстроилась, но трезво рассудила: просили мы просвещения, вот оно и началось. Так что все нормально, волноваться нечего… Но меня попросила съездить к отцу и его поддержать. За мать она нисколько не волновалась.

Не без труда разыскал я Олега Ивановича не в большой квартире, а на даче. Он лежал в пустой, холодной избе с выбитыми стеклами, лежал на печи и навзрыд нараспев читал акафист Николаю Чудотворцу. В меня он сначала запустил пустой бутылкой из-под дешевого портвейна, но промахнулся, а потом узнал, сполз с печи и… упал передо мной на колени. Со стороны эта сцена, должно быть, напоминала знаменитую картину Рубенса «Возвращение блудного сына», только с ролями вышла путаница.