Летим на разведку

- А танкистам на фронте, дорогой мой, еще тяжелее, чем вам, летчикам, говорит майор и осторожно берет меня под руку.

- Один из нас погиб... Но не знаю, кто, - сообщаю ему.

- Сейчас узнаем подробности, - ответил майор и пошел за "эмкой".

Я присел на ящик из-под снарядов и стал ждать. В это время ко мне подошел какой-то капитан. Я увидел на его груди парашютный знак с подвеской "250" и спросил:

- Вы видели, как мы прыгали?

- Видел.

- Расскажите...

Хорошо знающий свое дело парашютист-инструктор рассказывает о том, что он видел. Больно слышать: один наш товарищ запутался в стропах парашюта и погиб. А в это время из-за землянки появилась группа солдат. Они несут погибшего на развернутом парашюте. Кто?.. Сейчас узнаю, кто погиб. Сержант протягивает мне комсомольский билет, платок и смятый портсигар. Беру все это. Быстро раскрываю комсомольский билет. Читаю: "Сухарев Симон Иванович..." Мне стало вдруг жарко, так же, как в кабине горящего самолета. Ничего не говоря, я смотрю на солдат.

Они тоже опечалены гибелью незнакомого им человека, бойца, брата по оружию. Они видели падение нашего горящего самолета, и каждый рассказывает то, что видел. Мне очень тяжело думать о том, что произошло. Ведь только сейчас я разговаривал с ним. Вместе садились в эту чертову "шхуну"...

- Ребята, прошу вас: похороните его.

Я еле стою на ногах. Не могу смотреть сейчас на это. Пусть буду знать его таким, каким знал живого. Солдаты обещают похоронить.

- Все, что положено, сделаем, - говорит сержант. Подъезжает "эмка", мы расстаемся. Кто-то вталкивает на заднее сиденье парашют Сухарева.

- До свидания, товарищи. Бейте их, гадов! - говорю срывающимся голосом.

С трудом усаживаюсь на заднее сиденье машины. Рядом со мной сел майор. Мы едем к землянке, в которой находится Баглай. Я не знаю еще, что с ним произошло.

- Вот здесь, - говорит шофер майору и мне, показывая на небольшую землянку.

Баглай лежит на скамейке. У него перевязана голова.

От крови, просочившейся через бинт, образовалось большое алое пятно.

- Петя, нашего Симона... нет... - с трудом произношу я.

- Что ты говоришь?! - приподнял он голову. - Как все это случилось?..

- А что с тобой?

- Меня солдаты сюда привели. Лоб я поцарапал.

- Как ты, Петя, прыгал?

- Да так, ничего. Правда, низко уже было, но, к счастью, все обошлось хорошо.

- А ударился лбом обо что?

- И сам не знаю, - ответил он. - Меня тут чуть было свои в плен не взяли! Говорю: "Я свой", а в ответ слышу: "А, фашистская рожа, ты еще и по-русски калякать научился?"

- Дурачье!.. Пехота!.. Свои самолеты по силуэтам знать надо.

- Один здоровенный такой паря стал меня обыскивать.

- Ну...

- Расстегнул молнию и увидел орден Красной Звезды... "Хлопцы, он свой!" - сразу же закричал. И тогда уже солдаты достали перевязочный пакет и стали рану перевязывать...

- Да-а, Петь, аналогичный случай произошел и со мной. Ну да ладно. Чего уж там... Война ведь...

- А Симку нужно похоронить... - говорит Баглай.

- Похоронят Симку солдаты, Петя. А нас повезут в госпиталь...

Майор везет нас теперь в медсанбат. Дорога - одни ямы. Сильно болит левое плечо. Держу руку, свесив вниз, как плеть, - не так больно. Проезжаем мимо места падения нашего самолета. Он ударился о землю "спиной". Белое пятно вместо машины... Из земли торчат закопченные стойки шасси, но уже ничто не дымится.

Я еду и думаю: "Сегодня я второй раз родился". В самом деле: лети я на машине казанского завода, в которой астролюк кабины намного короче, - мне, как говорят, была бы крышка.

Шофер плавно тормозит машину. Подъехали к медсанбату.

- Товарищ майор, скажите вашу фамилию, - прошу я, с трудом выбираясь из машины.

- Майор Иванов.

- Буду помнить. Спасибо за все.

- Поправляйтесь. И чтобы больше нам здесь не встречаться. Лучше уж я буду смотреть на вас, летящих высоко в небе.

- Постараемся, товарищ майор.

Проводив взглядом "эмку", входим в расположение санитарного батальона. В операционной палатке хирург сразу же хватает меня за здоровую руку и возбужденно говорит:

- Браток, дай хоть одну парашютную стропу. Нет шелка, нечем зашивать ребятам раны.

Я хорошо понимаю его. Парашют Сухарева я осматривал. В шелковом куполе два отверстия диаметром по полтора метра. Прогорел в нескольких местах. Знаю, что он непригоден к дальнейшей эксплуатации.

- Берите, - говорю хирургу.

- Превеликое, браток, тебе спасибо. Теперь живем.

Не суждено было этому ПЛ-3М спасти Сухареву жизнь. Но пусть он поможет многим солдатам и офицерам заживить их раны.

Через некоторое время Петро уже лежит на столе. Ему зашивают рану без наркоза. Он морщится, смотрит медсестре в лицо и молчит. Со мной хуже. Хирург (я внимательно смотрю на него) вздыхает и говорит:

- Ложитесь животом на стол и свешивайте руку вниз. Привяжем к ней груз, и она войдет в сустав. Как зовут-то вас?

- Николай. Бондаренко.

- Ну вот, Коля Бондаренко, придется вам потерпеть немного. Не бойтесь...

- Я не боюсь. Раз попал к вам в руки...

- Правильно!

К моей руке привязали ведро с водой, а потом еще и камень, но рука в сустав не вошла. Хирург задумчиво посмотрел на меня и спросил: