Летит стальная эскадрилья

Стоя в строю и слушая предполетные указания Дмитрия Глинки, я думал, что при встрече с пашей группой никаким гитлеровским эскадрам несдобровать, хотя на себя я не очень рассчитывал. Дмитрий, как всегда, был немногословен. Еще раз уточнив место и задачи каждой пары в боевом построении, а также время взлета, он обратился ко мне:

— Ну а ты, Горачий, будешь выполнять только одну задачу — держаться моего хвоста. Оторвешься — убьют. Немцы ждут одиночек, специально пары такие держат в воздухе, вроде охотников. Понял? — Заметив робость новичка, мой ведущий, уже уходя к самолету, на ходу добавил: — Да ты не дрейфь, Горачий, не дрейфь Г В обиду не дадим. Сзади нас Бабак, а еще выше Лавицкий о Микитянским. Это же во братва! — И показал большой палец.

Разумеется, каждый боец — характер на свой лад, со своими особенностями, но есть еще и фронтовое братство, которое, не стирая индивидуальности, придает новые силы, столь необходимые для того, чтобы перенести тяготы и скорбь трагических обстоятельств, неумолимо возникающих на войне. Эти силы — та нравственная чистота, которая не внушалась поучениями или приказами и возникала в сознании не по абстрактным кормам и застывшим рецептам, а формировалась во фронтовом братстве, проверялась жизнью и смертью…

Взлетели мы парами. Быстро собрались и в установленном боевом порядке эшелонированно по высоте и в глубину — с набором высоты пошли к линии фронта для прикрытия наших войск. Строго держал свое место: справа сзади и чуть выше самолета ведущего. Хотелось посмотреть, где остальные, но боялся оторваться. Слышал, Дмитрий докладывал на землю, что прибыли в район на работу, просил сообщить обстановку.

— Пока спокойно. Выполняйте задание, — ответила земля.

На солнце шли с набором, затем разворотом «все вдруг» от солнца со снижением и разгоном скорости. Чуть больше скосил взгляд влево — увидел пару Бабака. Ходили уже минут десять. Все тихо. И вдруг…

— ДБ, с запада большая группа! От вас на встречных на одной высоте смотрите! — передала наземная радиостанция.

— Пошли выше на солнце! Всем смотреть! — скомандовал Дмитрий.

И началось… Четкие, отрывистые команды — то Глинки, то Бабака, то Микитянского:

— Атакуем слева! Прикрой, Коля!

— Смотри снизу, отсекай!

Чаще всего слышались команды для меня:

— Крути влево, Горачий. Держись!..

Куда крутили, зачем — я понимал плохо и, кроме хвоста машины своего ведущего, ничего не видел. А перегрузки такие, что временами в глазах темнело. «Когда же все это кончится? — вкрадывалась мысль. — А может, никакого боя и нет? Может, это летчики меня тренируют да проверяют?» Но нет, судя по возбужденным командам и сложным стремительным маневрам, наверное, все-таки бой. Временами в поле зрения я все же замечал силуэты самолетов, но чьи машины — наши или противника — различить не мог.

Все как-то разом вдруг утихло. Последовала команда с земли, разрешавшая следовать на посадку, при этом была передана благодарность за работу. На аэродром вернулись попарно, с небольшими интервалами по времени. Мы с Глинкой сели последними. Зарулив и выключив мотор, заметил, что самолет несколько накренился вправо. Поспешно вылез из кабины. Увидел теплый, сочувствующий взгляд встречающего техника:

— Трудно пришлось?

— Нелегко!

— Эх, прикрыть не могли молодого! Куда смотрели?.. — ворчал мой встречающий.

Оглядев хвостовое оперение, затем изрешеченную правую плоскость и спущенную стойку шасси, я понял, что побит действительно крепко. Более двадцати пробоин насчитал техник в моем самолете. Сразу стало как-то не по себе…

Подошел Дмитрий Глинка, поздравил с боевым крещением.

— Молодец, удержался… — сказал скупо и пошел своей неторопливой, ровной походкой на КП.

Не помню, сколько я сидел под моим израненным самолетом в глубоком раздумье. Только вдруг заметил — рядом Иван Бабак. Спокойно, не торопясь, по-пилотски жестикулируя для ясности, рассказал мне Иван Ильич все подробности прошедшего боя. Объяснил, что это был сложный, неравный по силам, но выигранный нами бой. Главное же, что мы не понесли потерь, а четверых гитлеровцев фюрер недосчитается.

Бабак особенно подчеркнул в своем рассказе действия ведомых, отметил, что в таком трудном, маневренном бою я не оторвался от ведущего, а это редко кому удавалось в первой боевой схватке.

— Что, и вас так били? И вы ничего не видели и не понимали?.. — робко спросил я, в глубине души надеясь на поддержку.

Иван Ильич подробно, не рисуясь, рассказал мне о своем боевом крещении, о первых воздушных боях других, теперь уже известных летчиков. О многом мы говорили в тот трудный для меня день. Итог его был очень важен для меня: я поверил в себя, а еще больше — в смелых и преданных друзей-однополчан. Один из них стал для меня другом на всю жизнь — человек рыцарского, героически самозабвенного отношения к своему долгу перед Родиной Иван Ильич Бабак.

Огненные рубежи