Летит стальная эскадрилья

Три захода вдоль траншей — и боеприпасы у нас иссякли, но Лавицкий продолжает штурмовку вхолостую. Я заметил, что у самолета ведущего выпущено шасси, хотя и не полностью. А мы все снижаемся на недопустимо малую высоту, и гитлеровцы разбегаются в разные стороны, падают, прижимаясь к земле.

— Николай, боеприпасы кончились, начинают обстреливать — пошли домой… попытался было я охладить боевой задор комэска.

— Погоди, Горачий! Еще заходик. Видишь, стервы окопались, вышибем их отсюда! Давай за мной…

Машина Лавицкого опускалась настолько низко, что за самолетом вздымалась пыль, и казалось, он вот-вот врежется в землю в азарте атаки. На мои предостережения Николай не реагирует. Тогда я решил слукавить:

— Что-то мотор чихает, а у тебя шасси выпало. Давай к аэродрому поближе…

Подействовало. Делаем небольшую горку, разворот на курс 90 градусов — и я вздыхаю облегченно.

Когда зарулили на стоянку, мотор моей машины действительно стал чихать и остановился. Бензина в баках уже не было. Я вылез из кабины на плоскость, и тут к моему мотористу подбежал механик Лавицкого:

— Иван, осмотри самолет внимательно — мой весь в грязи, а в колесах шасси трава и кустарник! Откуда бы?..

Так и осталось для меня загадкой, всерьез ли намеревался тогда наш комэск рубить головы фашистам шасси своей машины. Зная характер Николая, его азарт, ненависть к врагу, неугасимое желание мстить за родных и близких, думаю, что Лавицкий не шутил…

Да, я был уверен в мастерстве своего командира и допустить мысль о его гибели в бою никак не мог. Только нелепый случай, злой рок могли погубить Николая.

Так оно и случилось. В начале марта 1944 года группа летчиков во главе с капитаном Лавицким убыла в глубокий тыл, в Закавказье, откуда должна была перегнать для пополнения полков дивизии новую партию самолетов.

10 марта группа Николая, собравшись после взлета в боевой порядок, взяла курс на запад. Вот уже позади и справа остался Каспий. Слева — отроги Главного Кавказского хребта. Погода прекрасная. Ровно, монотонно, без перебоев гудели моторы новых машин. Казалось, что неоткуда прийти беде. И вдруг скорее чутьем пилота, чем по показаниям приборов, Николай догадался о неполадках в моторе. Аварийная обстановка быстро нарастала: упала тяга, самолет, теряя скорость, пошел на снижение. В кабине появился предательский едкий дым. А внизу Гудермес, небольшой кавказский городок. Взглянув на землю, Лавицкий увидел впереди крупную железнодорожную станцию и множество цистерн с бензином.

Значит, надо отвернуть, а то случится беда… Покинуть самолет, выбросившись на парашюте, уже невозможно — поздно. Плавный отворот — только бы не упасть на составы! В кабине огонь — жжет руки, лицо. Неимоверными усилиями воли и мускулов Лавицкий отвернул самолет от железнодорожных составов, выровнял его, но тут же без скорости упал на вспаханное поле, рядом с железной дорогой. Николай все-таки пытался вылезти из горящей факелом машины, но не успел — оглушительный взрыв потряс воздух…

Много было очевидцев героической смерти нашего комэска. И в тот апрельский вечер сорок четвертого, когда я слушал рассказы однополчан о гибели Лавицкого, и сейчас спустя многие годы, он все равно среди нас. Его знают и помнят, и не только боевые друзья.

В солнечном Гудермесе одна из улиц носит имя Николая Лавицкого. На его родине, в селе Шиловичи, средней школе присвоено его имя, и пионерская дружина также носит имя Лавицкого. Сейчас в Шиловичах создан музей героя. Уже после войны останки Николая Лавицкого перезахоронили в Мариуполе, ныне переименованном в Жданов. Там, в парке на берегу Азовского моря, воздвигнут памятник бесстрашному летчику-истребителю.

Забегу несколько вперед. Май 1978 года. Ветераны нашей 9-й гвардейской Мариупольской, Берлинской дивизии съехались в Жданов, который наша дивизия освобождала. Не описать радостной встречи с жителями города. В горкоме партии и в горисполкоме, на предприятиях и в школах тепло и сердечно встречали нас ждановцы.

И вот все мы в цветущем парке у могилы Николая Лавицкого. «Мы пришли к тебе. Здравствуй, Коля…» — мысленно говорил каждый из нас, его боевых однополчан.

Он совсем молодой, наш Николай, ему всего 24, а нам уже много. Мы прожили большую жизнь, морщины избороздили лица. Плотным кольцом окружили памятник герою те, кто хорошо знал его, воевал с ним вместе: Лукьянов, Бабак, Мачнев, Сапьян, Патрушев, Салынин, Жарин, Пыжиков, Ковальчук, Ратушный, Мальцев, Закалюк, Дрыгин, Голубев. Многие пришли сюда с сыновьями, дочерями и внуками. Совсем рядом я услышал рассудительный детский голос:

— Деда, что ты так смотришь на этого дядю из камня? Почему плачешь? Ты что, жалеешь дядю?

— Да, внучек, жалею… Смотри и ты. И запомни этот день…

Крепка, несокрушима, как и сам наш народ, память народная. Она хранит подвиги тех, кто отстоял свободу Родины, кто приумножил ее славу и доблесть.

* * *