Летная погода

— Спят они. Назюзюкались и дрыхнут… — сказано это было явно неодобрительно… Видно, надоели братишки даже терпеливой хозяйке.

Будить Сориных было нелегко: спали пьяные, даже не раздеваясь. Разбудили только старшего, Виктора. Младший так и не проснулся.

— По шестьсот граммов вчера приняли, извините. Работка была тяжелая: мебель в контейнерах прямо с фабрики целый день на путях грузили. Чем провинились? С милицией у нас полный ажур.

— Не ночевал ли у вас некий Шитиков? — спросил Саблин.

— Приходил старый дятел. Не пустили. Сами на птичьих правах живем. К Захаркиной поезжайте. Ей легче своих приголубить: постоянная прописка у нее, как у дворничихи.

Поехали к Цыганке. Несмотря на то что время было дневное, дворничиха тоже спала.

— Везет нам, — удивился Корецкий.

— Здесь профессиональное, — заступился за неведомую Цыганку Саблин. — Встает посередь ночи, метлой намашется, вот и отдыхает…

Разбудить ее с помощью дверного звонка не сумели. Пришлось долбить в дверь ногами, пока ее не открыла толстая сонная женщина, ничем, впрочем, цыганку не напоминающая.

— Чего надо?

Вопрос был явно бессмысленным, потому что видела она перед собой двух знакомых работников милиции, своих, так сказать, районных, один из которых к тому же не раз и не два штрафовал ее за излишнюю «доброту». А тут еще двое с ними, в штатском. Раз такой кворум, то, значит, не за ней пришли, слабой женщиной…

Так она рассудила про себя и без всякой волокиты спросила:

— Небось Серый нужен?

— Он, Шитиков, — подтвердил Корецкий.

— Никакого Шитикова не знаю, а Серый здесь. Водочки выпил и кочумает. Берите его, товарищи власть, устал он от вас бегать.

Похоже, Шитиков и вправду устал бегать от милиции. В оперативке значилось, что проходил он в Ростове по мелкому делу о трамвайной краже, украл чего-то по мелочи — стар стал, руки не те. И светило-то ему всего-ничего, да и привык он к колонии: там все же кормят три раза в день, спишь под одеялом. А ведь сбежал почему-то, умудрился…

Разбудили его, он и не сопротивлялся. Даже умиротворение некое на лице означилось: мол, конец моим мытарствам, отдохну, как человек. Пока на Петровку ехали — спал. А приехали, попросил Саблина:

— Вы меня, граждане начальники, сейчас допросите.

— Это можно, — согласился Саблин. — Только что вас допрашивать? Мы вас в Ростов этапируем, там и допросят, если надо будет. А мы вас о другом поспрошаем, коли не против.

— Это я-то? — возмутился Шитиков. — Да я с дорогой душой, Все скажу. Я ведь чего сбежал? По привычке. У них там в уборной решетка на окне оторвалась. Думаю, как не убечь? Ну и убег…

— По привычке и срок себе увеличили.

— Да что мне срок? Мне он в радость, срок этот. Шестьдесят восемь мне стукнуло, стар, как пень трухлявый. На что жить на воле? Пенсию вы мне платить не станете, не выслужил. Работать идти некуда, разве — сторожем ночным, да кто же меня с мильеном судимостей охранять социмущество взять вздумает. Идиетов нету. Так в колонии и дотяну. При кухне.

— А к Чернушину зачем шли?

— К Юркому? Думал, переночевать пустит.

— Вы его откуда знаете?

— Да-авно-о знаю, еще когда он в Одессе полицаями командовал. Только звали его тогда по-другому: Лобуда. А я ни нашим, ни румынам не служил, вором был, вором и в немецкую Одессу приехал, когда в ней еще румыны правили. Тут меня Колосков и взял — нынешний беговой конюх, а в те времена полицай у губернатора Алексяну. Ну, посадили меня, когда я комиссионный магазин очищал. Румыны тоже сажали за воровство, только Лобуда, присмотревшись ко мне, своей властью меня на свободу выпустил. «Не трусь, воряга, — сказал он мне, — румынам ты служить не будешь, в гестапо тебя не возьмут: мелковат. А я тебя и от высылки в Германию освобожу, и от тюряги. Мне служить будешь, если свое воровское мастерство не забыл».

— Ну и как служилось? — спросил Корецкий.