Летнее Солнцестояние

Нам известно одно — Мандрейк избрал Сару своей супругой, охранял ее до той поры, пока она не принесла кротят, и находился неподалеку от нее во время самих родов, нервно ползая из стороны в сторону по примыкавшему к ее норе туннелю и беспрестанно почесывая свою мордочку длинными острыми когтями.

Когда роды закончились, Сара позволила ему появиться у входа в свою нору — дальше она его не пустила. Мандрейк взглянул на свое потомство. Три самца и самочка. Он разглядывал их под тихое, нежное воркование Сары — крошечные розовые кротята с мокрыми от молока белыми нежными усиками. Вниманием Мандрейка завладела самочка, еле заметно перебиравшая лапками, требуя молока.

— Назови ее своим именем — Сара, — распорядился он. — Хорошее, сильное имя.

Сара подняла глаза со своих детенышей и посмотрела на него. В ее взгляде светились сострадание и сила. Таким же взглядом много лет спустя ее пока еще совсем крошечная дочка будет смотреть на Брекена.

— Ее зовут Ребекка, — сказала она.

Мандрейк посмотрел на маленькую копошащуюся самочку, взглянул на Сару и вновь перевел взгляд на дочь. Он, убивший столько кротов, был когда-то таким же беспомощным, как она, пусть Мандрейк и не думал об этом. У него, овладевшего столькими кротихами, было множество примерно таких же детей, но он не думал и о них. Он, сильный и широкоплечий, с когтями, уставшими убивать и ранить, не испытывал ни малейшего желания погладить и приласкать свою дочку, хотя в этой ситуации подобное желание представлялось бы вполне естественным.

Хотя ни думать, ни говорить о подобных вещах Мандрейк не умел, они чрезвычайно будоражили его душу и сердце. Огромный и могучий, он не понимал самого себя — здесь он был бессилен.

Ребекка — крошечный розовый детеныш... Живое существо!

— Ладно. Можешь назвать ее Ребеккой, — еле слышно пробормотал он, чувствуя, что ему хочется как можно быстрее оставить эту нору. — Назови ее Ребеккой! — произнес он еще раз, но теперь куда громче, и неуклюже повернулся спиной к норе, впервые в жизни тяготясь огромным неповоротливым телом и чувством собственной значимости, которую ему сейчас почему-то захотелось выцарапать когтями и выгрызть зубами. — Ты слышишь? Назови ее Ребеккой! — закричал он, набрав в легкие побольше воздуха, и, добежав до ближайшего выхода, выбрался на поверхность где-то в Бэрроу-Вэйле. — Ребекка! — проревел он еще раз, не в силах отделаться от этого привязчивого имени, и принялся яростно рыться под дубом.

Сара слышала все. Она вылизала своих детенышей и удовлетворенно вздохнула.

— Ребекка...— прошептала она,— Ребекка... Однажды в этой норе Мандрейк прошептал с тою же нежностью и ее имя:

— Сара...

Вначале Ребекка оказывала на Мандрейка странное завораживающее действие — он мог подолгу тайком следить за ней из туннеля, в то время как Сара кормила своих детенышей. Порой Сара видела его тень, метнувшуюся в туннель, — он не хотел, чтобы Сара знала, что он приходит смотреть на дочку.

Шли дни, проходили месяцы, но никому — в том числе и самому Мандрейку — и в голову не приходило, что он любит Ребекку со страстью той же сильной, как ветер с пустоши. Казалось, он пытается приучить дочь к порядку, превратить ее в своего послушного раба, — во всяком случае, он вел себя с нею подчеркнуто строго. Вначале это удавалось ему без труда — маленькая кротиха испуганно попискивала и пятилась назад при одном только звуке его голоса. Бедняжка пыталась убежать от отца и найти прибежище под боком у матери.

Обычно Сара вставала на ее защиту:

— Она ведь совсем еще ребенок! На ее слова Мандрейк не обращал никакого внимания.

— Как я скажу, так и будет, — ревел он в ответ, мрачно глядя на съежившуюся от страха Ребекку. Надо заметить, что он никогда не пытался силой увести ее от Сары и никогда (мы говорим о детстве Ребекки) не шлепал ее.

Такое воспитание возымело действие — в течение длительного времени Ребекка слушалась Мандрейка во всем. Она боялась его вне зависимости от того, был ли он где-то рядом или же уходил с Руном и другими своими подручными в другие районы системы.

Ребекка быстро росла, к концу осени своими размерами она уже не сильно отличалась от взрослых. Конечно, она была не такой большой, как кроты, рожденные прошлой весною, но и не такой маленькой, чтобы не суметь постоять за себя в драке (впрочем, молодые кроты дерутся главным образом забавы ради, серьезные драки у них — большая редкость). Настоящие драки происходят в брачный период, а также в тех случаях, когда один крот пытается завладеть территорией другого. Ребекка оставалась в родной норе дольше, чем прочие молодые кроты, которые воспользовались хорошей теплой погодой для того, чтобы, покинув своих матерей, обзавестись собственной норой. Ребекка оставалась дома, возле Сары и Мандрейка, — невинная, непосредственная и вместе с тем запуганная и подавленная сверхсуровым воспитанием отца.