Летнее Солнцестояние

Лёгкий ветерок кружил среди деревьев, покачивая листвой буков. Лунный свет поблёскивал на них, словно на водной ряби. Луна светила и на шкурку Халвера, казавшуюся этой ночью новой и блестящей. Там же, где таился, припав к земле, Рун, за серым корнем бука, что походил на толстую извивающуюся змею, ползущую по меловой почве, стояла непроглядная темень, Рун, ни на миг не отводивший взгляда от Халвера, то и дело принимался скрести когтями буковый корень. С каким удовольствием он расправился бы с этим стариканом!

Где-то вверху, в залитых лунным светом кронах деревьев, заухала неясыть. Рун испуганно поёжился. Халвер же, стоявший на совершенно открытом месте, словно и не заметил совиного крика – он продолжал творить свои заклинания. Когда старик поднял лапы, обратившись к Камню с последними словами молитвы, было уже за полночь. Халвер преисполнился радости и счастья – это чувствовалось даже на расстоянии.

В течение двенадцати кротовьих лет он мог не беспокоиться о судьбе системы – ритуал был исполнен.

Впрочем, на этом действо не закончилось. Халвер отвернулся от Камня и стал смотреть на запад, туда, где находились Священные Норы Аффингтона. Он никогда не бывал там, ему так и не хватило на это смелости и веры, но он надеялся, что его молитвы достигнут этого святого места. Чувствуя силу, даруемую ему Камнем, старик прибавил к ритуальным формулам ещё одну, последнюю, молитву. Громкий шёпот Халвера летел над верхушками деревьев Вестсайда и лежавшим за ним далёким лугам

- Пошли нам летописца, - молил он. – Ибо и в нашей заблудшей системе он сможет отыскать кротов, которые окажут ему должное почтение. Так пошли же нам летописца, ибо он нужен нам. Дай нам сил победить Мандрейка и Руна, чьей злобы я так страшусь…

Рун слышал и молитву, и раздавшееся ей вослед жуткое совиное уханье. Ему стало как-то не по себе. Нет, Халвера определённо следовало убить – он был куда опаснее, чем полагал Мандрейк.

Впрочем, молитвы старика, похоже, не были услышаны. Власть Мандрейка крепла день от дня, чему способствовали постоянные угрозы и запугивание. Даже не зависимые истсайдцы покорились Мандрейку – ведь никто из них, включая Биндля, так и не оказал ему никакого сопротивления.

Время от времени Мандрейк затевал новые драки и сурово расправлялся со своими противниками, делая это в назидание всем прочим. Порою же он устраивал настоящие бои между своими ратниками и с нескрываемым удовольствием наблюдал за тем, как они убивают друг друга.

К тому времени, когда родился Брекен, власть Мандрейка была уже абсолютной. Новое поколение данктонских кротов содрогалось при одном только упоминании его имени. Они знали – нет крота сильнее и страшнее его. Кому, как не Брекену, было знать об этом, ведь его отец Буррхед являлся одним из главнейших подручных Мандрейка.

Что до Ребекки, то причин для страхов у неё было и того больше. Ведь Мандрейк приходился ей отцом.

Глава четвёртая

При Мандрейке система изменилась примерно так же, как меняется лес, когда его заволакивает туманной дымкой, — деревья стоят там же, где они стояли, цветы не меняют свою окраску, но все непостижимым образом преображается и начинает выглядеть зловещим.

Так произошло и с Данктонским Лесом. Вестсайдцы сохраняли свои прежние задиристость и боевой дух; юные кроты, как и прежде, отправлялись в Бэрроу-Вэйл для того, чтобы впервые в жизни выйти на поверхность; Догвуд отыскивал червей там, где их просто не могло быть; совиные когти рассекали вечерний воздух, убивая беззаботных подростков и потерявших чутье стариков; лес то шумел, то безмолствовал. Внешне все оставалось прежним.

Но с появлением Мандрейка даже туннели стали казаться темнее. Самцы не могли чувствовать себя в безопасности даже у себя дома, самки же постоянно раздражались и злились — они никак не могли взять в толк, зачем этот самый крот так запугал их мужей. Теперь кротам приходилось следить за каждым своим словом — приспешники Мандрейка рыскали по всей системе. Как ни печально, для того чтобы обрести хоть какие-то покой и безопасность, нужно было последовать примеру Руна и Буррхеда — объявить о своей поддержке Мандрейка и стать его послушным слугою.

Понять, в чем состоит его воля, мог далеко не каждый, и потому обитатели системы — включая приспешников Мандрейка — постоянно терзались неясными сомнениями и подозрениями. Никто толком не знал, чего именно хочет Мандрейк. Скорее можно было понять, чего он не хочет. Скажем, ему не нравились кроты, любившие бродить вдали от дома, — «эти праздные шатания ведут к неразберихе и хаосу». Соответственно, если служитель Мандрейка обнаруживал взрослого крота вдали от жилища, он считал себя вправе устроить форменный допрос, а если ответы последнего по какой-то причине его не устраивали — изуродовать или даже убить его.

Таким образом, каждая отдельная часть системы стала приходить ко все большей и большей автономии — к чужакам теперь относились с подозрением. Если какому-то гуляке и случалось забредать на чужую территорию, его тут же изгоняли за ее пределы.