Летнее Солнцестояние

Ребекка распласталась трупом у дальней стены. Тельца пяти ее детенышей валялись в разных концах норы, они походили на опавшие листья, слетевшие на жухлую траву, ко торой был устлан пол. С замиранием сердца он прошел между ними и оказался рядом с Ребеккой. Она еле слышно постанывала, и это значило, что она была жива.

Имело ли смысл передавать ей те слова? Крот задумался. «И какое мне до всего этого дело? Видит Камень, если меня здесь застукают — пощады не жди... Эх, и понесла же меня нелегкая...»

Наконец он собрался с духом и, положив лапу на плечо Ребекке, хрипло буркнул:

— А ну-ка вставай, слышишь? Тебе нужно отсюда уйти... Давай-давай, поднимайся...

Ребекка вздрогнула и громко зарыдала. Тогда боевик ощутимо пнул ее в бок:

— Я обижать тебя не собираюсь, но, если они найдут меня в твоей норе, конец придет нам обоим, поняла? Так что лучше помалкивай...

Ребекка сразу замолкла и с ужасом посмотрела на неизвестного. Тот продолжил уже совсем другим тоном:

— Я знаю крота, который готов тебе помочь. Его зовут Меккинсом. Он хотел свидеться с тобой еще до того... как произошла эта жуткая история...

Ребекка никак не реагировала на его слова.

— Послушай меня, милочка, — обратился он к ней неожиданно ласково, — тебе нельзя здесь оставаться. Пойдем со мной...

Он заставил Ребекку подняться на ноги, говоря без умолку и тщетно стараясь загородить собой разбросанные по полу трупики ее малышей, вытолкнул в туннель и вывел на свежий воздух. Однако стоило Ребекке оказаться в ночном лесу, как ее стала бить крупная дрожь, она вновь зарыдала в голос и, заикаясь, произнесла:

— Я н-не м-м-мог-гу их ос-с-ставить...

Все это уже начинало действовать кроту на нервы, он боялся, что плач Ребекки может привлечь к себе внимание Руна, любившего рыскать по ночам. На ее плач могли слететься и совы. Но как ни пытался боевик урезонить ее, Ребекка наотрез отказывалась уходить от норы. В конце концов он не выдержал и грубо рявкнул:

— Ладно! Как знаешь... Я пошел...

Однако далеко он не ушел. Его не пустило сердце. Он спрятался за тем же корнем, за которым таился и вначале, и стал терпеливо ждать, надеясь на то, что к Ребекке вернется разум. Так он стал свидетелем древнего ритуала несчастной, потерявшей своих детей матери, инстинктивно исполненного Ребеккой.

Она вернулась в свою нору и вышла на поверхность только тогда, когда он, устав ожидать, уже хотел предоставить ее собственной судьбе. Она несла в зубах одного из своих малышек, держа его за загривок. Оставив его возле входа в нору, она вернулась в туннель и вынесла по очереди остальных детенышей, заботливо раскладывая трупики так, чтобы их овевал ветерок и могли расклевать совы.

После этого она припала к земле и стала шептать слова, исполненные любви и скорби, петь древние песни прощания, слова и мелодии которых не нужно заучивать, ибо они слагаются в глубинах любого кротовьего сердца.

Она явно поджидала сов. Едва он понял это, бросился к ней со словами:

— Идем, Ребекка, идем, дорогая... Что поделаешь... Ты исполнила свой долг...

Она не хотела ничего слушать, и тогда, рассердившись, он прорычал:

— Если не пойдешь подобру-поздорову, потащу тебя силой. Я стараюсь только ради Меккинса, поняла? В последний раз спрашиваю — пойдешь ты или нет?

Эти слова, сопровождаемые тычками, возымели действие. Ребекка покорно побрела вслед за боевиком, сотрясаясь от рыданий и то и дело оборачиваясь на своих скрюченных малюток, лежавших в ряд на холодной земле объятого ночною мглой леса.

Документы ничего не говорят нам о том, как этому безымянному кроту удалось довести Ребекку до самого Болотного Края, где помимо прочего он должен был защищать ее от местных жителей до того самого момента, пока не разыскал Меккинса. Именно такими кротами, имена которых по большей части нам неизвестны, и свершаются те дела, благодаря которым на свете существуют истина и любовь. Запомним же этого боевика, пусть нам и неведомо его имя.

Стоило Меккинсу взглянуть на несчастную Ребекку, как он обо всем догадался и одновременно понял, что ему следует с ней делать.

Всяческими правдами и неправдами ему удалось довести ее до восточной окраины Болотного Края, где почва была сырой, а растительность буйной; здесь не было ни души, ибо гиблые эти места пользовались у кротов дурной славой.

— Куда вы меня ведете? — спрашивала она раз за разом.

— Туда, где тебя не смогут разыскать ни Рун ни Мандрейк и где ты сможешь спокойно прийти в себя.

— Но я не хочу оставаться одна! — взмолилась Ребекка.

— Ты и не будешь одна, — утешил ее Меккинс. — Там живет кротиха, изведавшая в этой жизни немало горя. Кто-кто, а уж она-то сумеет помочь тебе.

Ребекке вдруг стало страшно, и она отказалась продолжать путь.

— Послушай, моя хорошая, — взмолился Меккинс, чрезвычайно опечаленный сменой ее настроения, — вести тебя мне больше некуда. Мандрейк и Рун обязательно захотят убить тебя, ты понимаешь? Чудо уже и то, что ты вообще осталась в живых. Впрочем, кто знает, что творится в душе Мандрейка...