Летнее Солнцестояние

Мгновение Брекен стоял в растерянности, но, почувствовав странный зуд в той лапе, которой он касался камня, вспомнил его свет и, уже больше не раздумывая, бросился вслед за Ребеккой. Они неслись вперед, то и дело увертываясь от зловредных плетей, огибая трещины и завалы. Они вновь чувствовали себя единым существом, пусть при этом Ребекка мчалась впереди, а Брекен сзади — это не имело никакого значения. Они были одним кротом, спасающимся от хищных коварных корней. Их вела память о камне и его мерцающем свете, что ограждала их от творившегося вокруг неописуемого хаоса. Каждый миг они находились буквально на волосок от гибели, но некая неведомая сила чудесным образом спасала их снова и снова, они же, подобно слепым кротятам, бежали вперед, ведомые лишь ею.

Вконец запыхавшись, они стремглав влетели в лабиринт, корни же так и тянулись за ними, пытаясь ухватить их за задние лапы и пленить навеки. Не чуя под собой ног, кроты миновали лабиринт и очутились в круговом коридоре, поразившем их своей тишиной и покоем.

Не говоря друг другу ни слова, они направились прямиком к норе Брекена. Меккинс все еще спал, сложив лапы на брюшке и довольно похрапывая. Брекен и Ребекка молча переглянулись: не было таких слов, которыми они могли бы выразить пережитые ими этой ночью радость и ужас.

Оказавшись в своей уютной норе, Брекен с трудом мог поверить, что события этой ночи не были сном, тем более что воспоминания об этих событиях с каждой минутой становились все более расплывчатыми ,и бессвязными, — возможно, он просто боялся и не хотел задумываться об их истинном значении и смысле.

Ребекка, напротив, помнила все, что с ними случилось, предельно ясно — как же иначе, ведь им довелось увидеть чудо, о существовании которого другие кроты даже и не подозревали. Она погладила Брекена лапой, желая передать ему свои спокойствие и веру, однако он ответил ей взглядом, в котором угадывался потаенный страх, ибо он сподобился лицезрения истины, превышавшей кротовье понимание и потому пугающей.

Вскоре они забылись сном, от которого их пробудило пение Меккинса, решившего, что им с Ребеккой пора возвращаться назад.

Прощание было недолгим, Ребекка и Брекен, в основном, молчали. И тут вдруг Брекен отчетливо осознал, что какая-то неведомая сила навеки соединила его судьбу с судьбой Ребекки, он стал частью ее, она — его частью.

Когда Ребекка и Меккинс ушли, Брекен вернулся в нору и молча лег на землю. Благоговейный ужас и восхищение, так и не покидавшие его душу, странным образом соседствовали в ней с невыносимым чувством потери. Он испытывал в левой лапе легкое жжение, однако с виду она была совершенно нормальной. Ему почему-то стало казаться, что резной узор, которого он коснулся в пещере, запечатлелся на ней, и тогда он постарался воспроизвести его, рисуя на земле бесконечные круги и линии. Брекен стирал их раз за разом, пока наконец не уверился, что узор вышел именно таким, как надо. Потом он много раз мысленно чертил его снова и снова, пока не запомнил его так же, как в свое время запомнил туннели Грота Эха. Зуд и жжение в левой лапе тут же стали утихать, и он уснул.

Глава двадцать третья

После Самой Долгой Ночи, которую Мандрейк провел в полном одиночестве, он впал в настоящее безумие. Он бродил по своим туннелям, по пустынным переходам Бэрроу-Вэйла, злобно бормоча и нещадно ругаясь, переходя порой на шибод, язык своих предков. Время от времени ему на глаза попадались несчастные, ничего не подозревавшие кроты — молодые и старые, самцы и самки, — которых он атаковал, обвиняя своих жертв в каких-то вымышленных грехах. Одних он уродовал, других — убивал.

Дрожащие он страха кроты прятались по своим туннелям и норам, удивляясь тому, что он постоянно звал Сару и Ребекку; Мандрейк неожиданно решил, что они не погибли, а отправились к Кроту Камня в Древнюю Систему. Наступил студеный январь, а Мандрейк так и продолжал исходить проклятиями:

— Gelert, helgi Siabod, a'm dial am au colled trwy ddodi ei felltith ar Faenwsdd Duncton (Пусть же Гелерт, пес Шибода, отомстит за эту мою потерю, и да падет проклятие на голову данктонского Крота Камня!)

Гелертом звали легендарного пса Шибода, который считался защитником его священных камней; в Данктоне в ту пору этого имени не знал никто.

Не будь Мандрейк таким исполином, его бы убили или изгнали за пределы системы другие кроты, но он был исполином, и с этим ничего не возможно было поделать. Единственным кротом, который отваживался общаться с ним, оставался Рун.

Рун едва ли не с удовольствием выслушивал гневные речи Мандрейка, в которых речь шла о Кроте Камня и мифическом Гелерте. Он знал, что власть постепенно ускользает из лап Мандрейка, переходя к нему, Руну. Ему следовало лишь дождаться своего часа.