Летнее Солнцестояние

Брекен рос в Вестсайде, где страх считался величайшим позором, а видом крови (если эта кровь принадлежала кому-то другому) наслаждались. Вестсайдцы всегда отличались крутым нравом, самым же свирепым из вестсайдцев был, конечно же, Буррхед. Его детям приходилось сносить постоянные побои, брань, неожиданные наскоки и бесконечные оплеухи, — юные кроты осваивали искусство самозащиты и агрессии в самой суровой школе Данктонской системы.

Мать Брекена Эспен была уроженкой Истсайда. Буррхед завоевал ее в кровавом сражении, состоявшемся вскоре после февральского заседания совета старейшин. Обычно подобные стычки заканчивались без жертв, лишь Мандрейк то и дело убивал своих соперников. Теперь же этот кровавый обычай перенял у него и Буррхед, снискавший сомнительную славу одного из самых жестоких кротов системы.

Он всегда отличался необычайной агрессивностью и уступал в ней разве что Мандрейку, пришедшему в систему со стороны. Сообразительные от природы Рун и Меккинс брали коварством, он — грубой силой и кровожадностью.

Другие кроты вряд ли связались бы с такой неряхой, какой была Эспен. В ее норе всегда царил ужасный беспорядок, в углах гнили останки червей и растений, принесенных сюда молодью.

Эспен — как это и полагается у кротов — сама давала имена своим детенышам. Самый сильный из братьев Брекена по вполне очевидным причинам получил имя Рут — Корень. Сестренка была названа Уиттир — Каменка. У нее, так же как и у самой Эспен, за правым ушком виднелось небольшое светлое пятнышко. Самому слабому из трех детенышей дали имя Брекен, что значит «папоротник-орляк».

Буррхед остался недоволен своим потомством, поскольку в помете был один-единственный нормальный крот. Какое-то время он наблюдал за тремя крошечными розовыми детенышами, боровшимися за место возле сосцов матери, и в конце концов несколько утешился, обратив внимание на недюжинную силу Рута. Буррхед не ошибся — Рут вырос в задиристого драчуна. О лучшем сыне он и не мечтал.

Детство Брекена было безрадостным. Ему постоянно приходилось бороться за пищу, при этом он всегда проигрывал и получал в итоге лишь объедки. Вследствие недоедания он рос очень медленно, что делало его положение еще более сложным. Тщедушный, вечно нездоровый и вечно плачущий ребенок — таким его привыкли видеть в родной семье. В чем ему нельзя было отказать, так это в уме и сообразительности (Буррхед считал то и другое чем-то вроде коварства). Он быстро научился уходить от прямых стычек с ровесниками, в том числе и со своим не в меру рослым братцем. Вместо того чтобы отвечать ударом на удар он принимал оборонительную позу и терпеливо сносил все тычки и тумаки, обрушивавшиеся на него буквально со всех сторон. Опущенная вниз мордочка, отведенные в сторону глаза и дурацкие противоестественные манеры Брекена вскоре так наскучили Руту и Уиттир, что они попросту перестали обращать на него внимание.

Впрочем, проблема выживания, вообще-то, не стояла для него так уж остро, поскольку его брат и сестра, подобно отцу, были абсолютно лишены воображения. Он заранее предугадывал ход их мыслей и действий, что позволяло ему лавировать и чувствовать себя если и не вольготно, то, по крайней мере, достаточно уверенно.

В то же время у него хватало ума на то, чтобы делать им приятное — отыскивать норы с червяками, новые места для игр и неведомые дотоле туннели. Хотели они того или нет, но во всех подобных случаях им приходилось полагаться именно на его идеи и выдумки. Конечно, они продолжали колошматить его, однако уже не с таким остервенением. Порой он не мог сдержать слез, и тогда — пусть это случалось крайне редко — ему на выручку приходила Эспен. В ней сочетались крайняя неопрятность и склонность к романтическим причудам, одной из которых была ее страсть к рассказыванию всевозможных историй. Когда Брекеном овладевало отчаяние, она пыталась утешить его кротовьими легендами и сказками, историями об овеянных славой отважных героях и самцах, мужественно борющихся за своих самок.

Среди рассказываемых ею легенд были и традиционные кротовьи сказания, те или иные версии которых бытуют практически в каждой системе, и местные данктонские легенды, сложенные в далеком прошлом, когда кроты еще жили в Древней Системе, располагавшейся на самой вершине холма. Эспен настолько проникалась духом сказаний, что начинала поскуливать и подвывать. Брекен же, сидевший возле нее и слышавший ее частое взволнованное дыхание, на время забывал о всех своих невзгодах и печалях — истории эти буквально зачаровывали его.