По мере того как рос ее живот, а вместе с ним и ее будущие малыши, рос и ее страх перед будущим; ее веселые некогда глаза приобрели выражение, свойственное взгляду загнанного животного. Она шепотом звала свою мать Сару, моля ее о помощи и заступничестве. Порой она забывала о нынешних болях и скорбях и вспоминала тот день, когда она танцевала вместе с Кеаном и Стоункропом на свежих травах луга.
— Кеан, Кеан, помоги мне! — молила она, не зная, что Кеана уже давно нет в живых.
Она пыталась беречь силы, понимая, что они понадобятся ей во время родов, но страх и отчаяние лишали ее и той малой энергии, которой она пока еще обладала. Ребекка могла только молиться, обращаясь за помощью к Камню, ибо понимала, что помочь ей теперь способен один лишь он. Молитвы эти то и дело прерывались слезами, но тут же она с умилением вспоминала о своих детенышах и заставляла себя повторять молитвы снова и снова.
Ребекка утратила чувство времени и лишилась всех надежд, кроме одной — надежды увидеть Мандрейка! Только бы он пришел сюда, к ней... Он бы помог...
Однажды она очнулась от тяжелого сна, услышав шепот, доносившийся из соседнего туннеля. Она повернулась на шум и увидела устремленный на нее взгляд двух холодных черных глаз. Это был Рун.
— Я надеюсь, она разрешится от бремени в ближайшее время, — сказал он одному из охранников. — Давайте ей поменьше червей... при случае можете и ударить ее раз-другой... Она путалась с луговым кротом и заслуживает смерти... Жаль, что Мандрейк считает иначе...
Рун передернул плечами и скрылся в глубине туннеля.
Ребекка заставила себя подняться, окликнула Руна и бросилась ко входу в туннель. Но того уже и след простыл. Один из охранников, встав на пути Ребекки, пнул ее так, что она упала. Детеныши принялись ерзать в ее животе, и ей тут же вспомнились все недавние страхи. Она горько заплакала, вслушиваясь в непроницаемую тишину туннелей.
Ее сознанием вновь завладели кошмарные сновидения. В каком-то из них на нее падали своды ее норы, она же отчаянно пыталась зарыться в стену, бешено работая лапами... И тут ее разбудили злобные крики кротов-охранников — она действительно стала подрывать во сне стены своей норы. В другой раз ей пригрезилась вершина холма, затянутая ненастной мглой. Она увидела на ней крота, который наверняка мог помочь ей найти нужную дорогу. Она окликнула его и внезапно поняла, что это Рун. Нагло ухмыляющийся Рун!
И тут у нее начались роды.
— О! — вскричала она. — Не надо, мои хорошие! Подождите немного... только не сейчас и не здесь...
Она в ужасе обвела взглядом нору и вдруг заметила выступившее из тьмы огромное тело Мандрейка, глаза которого сверкали лютой ненавистью. Он смотрел на ее корчи, на то, как она молит своих детенышей не рождаться до времени.
— Отпрыски луговых кротов, — прошипел Рун, таившийся где-то в тени. — Им здесь не место.
— О нет! — взмолилась она. — Не здесь, мои цветики, не здесь! О, Кеан...
Но они уже начали покидать ее утробу — слепые, с розовыми мордочками, мокрые от крови и воды, как юная листва, попискивающие, ищущие ее сосцы... На миг ей удалось увидеть их всех. Сколько же их было — четверо или пятеро? Живые и прекрасные, они родились в этой проклятой норе, их нежный писк тонул в страшном, зловещем шипении:
— Их надо убить, Мандрейк. Они не должны жить...
Ребекка пыталась прикрыть своих беспомощных малышек собственным телом, оттолкнуть холодные черные лапы, которые тянулись к ним со всех сторон... Она пыталась стряхнуть с себя кошмарную слабость, встать на защиту своих детей, отчаянно пищащих в когтях убийц, своих малышек, которые искали ее сосцы, но находили смерть в непроглядной тьме, что пролегла меж нею и Мандрейком. В этот миг Мандрейк был слеп, ибо им владели ярость и жажда крови; он не видел того, что своими собственными лапами уничтожил не только ее любовь к нему, но и ее веру в жизнь.
Глава девятнадцатая
Если с детством Брекен распрощался в тот день, когда умер Кеан, а он вернулся к норе Ру, то возмужание его было долгим и трудным, и началось оно в потаенных глубинах Древней Системы, в которую он затем отправился. Прежде всего Брекен занялся исследованием ее центральной части, где никто не бывал с той давней поры, когда кроты оставили эту систему, чтобы уже никогда не возвращаться в нее.
Он надеялся, что на сей раз безбоязненно войдет в Грот Темных Созвучий, однако надеждам его не суждено было оправдаться, — едва он оказался возле грота, на него опять напал страх. С восточной стороны, откуда он проник в зал, увидеть совиную голову было невозможно, однако звуки, которыми оглашался грот, не становились от этого менее ужасными. Собравшись с духом, Брекен двинулся прямиком к тому месту, где высилась страшная каменная голова; его рыльце подрагивало от волнения, шерсть встала дыбом, словно он уже вступил в смертельную схватку с грозным противником.