Летнее утро, летняя ночь

— Виния, — проговорил он наконец, — тебе не кажется, что это начало?

— Скажешь тоже, Джим!

— А может, у нас любовь?

— Откуда я знаю?

Они спустились в овраг, перешли через мостки, поднялись на другой берег и оказались на ее улице.

— Как по-твоему, мы с тобой поженимся?

— Рано загадывать, — отозвалась она.

— Да, верно. — Он прикусил губу. — А гулять еще пойдем?

— Не знаю. Посмотрим. Там видно будет, Джим.

Судя по неосвещенным окнам, дома по-прежнему никого не было. Постояв на крыльце, они с серьезным видом пожали друг другу руки.

— Спасибо тебе, Джим, денек был чудный, — сказала она.

— Не за что, — ответил он.

Они постояли еще немного.

Потом он повернулся, сошел по ступенькам и пересек темную лужайку. На дальней кромке остановился и сказал из темноты:

— Спокойной ночи.

Он побежал и уже почти скрылся из виду, когда она в ответ тоже сказала: "Спокойной ночи".

В ночной час ее разбудил какой-то шелест.

Она приподнялась на локте, прислушиваясь. Родители уже вернулись, заперли окна-двери, но что-то здесь было не так. Нет, ей слышались ни на что не похожие звуки. Лежа у себя в спальне, вглядываясь в летнюю ночь, которая совсем недавно была летним днем, она вновь услышала все тот же шорох, и оказалось, это зов гулкого тепла, и мокрой коры, и старого дуплистого дерева, вокруг которого дождь, а внутри — уют и тайна, и вдобавок это жужжание пчел, которые, возвращаясь с далеких лугов, взмывают под своды лета, в неведомую тьму.

И этот шелест — до нее дошло, когда она подняла руку, чтобы найти его на ощупь в летней ночи — слетал с ее сонных, полураскрытых в улыбке губ.

Ее словно подбросило и тихо-тихо поманило вниз по лестнице, за дверь, на крыльцо и через лужайку — на тротуар, где неровные «классы» меловой дорожкой уходили в будущее.

Босые ноги запрыгали по первым цифрам, оставляя влажные следы на каждой клетке, вплоть до 10 и 12, зашлепали дальше, остановились на 16, помедлили у 17, оступились и в нерешительности замерли. Потом она стиснула зубы, сжала кулаки, попятилась и…

Прыгнула в самую середину квадрата под номером 17.

Немного постояла с закрытыми глазами, чтобы испытать, каково оно там.

Потом взлетела по лестнице, нырнула в кровать и поднесла ко рту ладонь, проверяя, не ушло ли дыхание послеполуденного лета, слетает ли с губ сонный шелест — знакомый золотистый гул: да, оказалось, все в порядке.

В скором времени под эту колыбельную к ней пришел сон.

Осенний день

2002

— Как грустно в такое время года разбирать чердак, — сказала мисс Элизабет Симмонс. — Не люблю октябрь. Не нравится мне, как деревья становятся голыми, а небо каким-то выгоревшим. — Она в растерянности стояла возле лестницы, нерешительно поворачивая седую голову то в одну, то в другую сторону. — Ничего не попишешь — придется вырвать сентябрь из календаря…

— А если я оставлю его у себя? — спросила племянница мисс Симмонс, маленькая темноволосая Джульетта, держа в руках вырванный месяц.

— И что же ты с ним будешь делать? — поинтересовалась мисс Элизабет Симмонс.

— На самом деле он не кончился, он никогда не кончится. — Маленькая девочка подняла листик над головой. — Я помню каждый его день.

— Он закончился, еще не начавшись, — промолвила мисс Элизабет Симмонс, поджав губы и уставившись серыми глазами в пространство. Что до меня, то я вообще ничего не помню.

— В понедельник я каталась на роликах по Шахматному парку, во вторник ела шоколадный торт у Патрисии Энн, в среду получила восемьдесят девять баллов за диктант. — Джульетта спрятала листок в карман блузки. — Это было на этой неделе. На прошлой неделе я поймала в ручье рака, качалась на лиане, поранила руку гвоздем и свалилась с забора. Всем этим я занималась до прошлой пятницы.

— Хорошо, когда кто-то чем-нибудь занимается, — вздохнула Элизабет Симмонс.

— Я и сегодняшний день запомню, — продолжила Джульетта. — Сегодня дубовые листья начали желтеть и краснеть.

— Ну а сейчас иди поиграй, — сказала старая женщина. — Мне нужно поработать на чердаке.

Тяжело дыша, она взобралась наверх. Запахло плесенью.

— Я собиралась заняться этим еще весной, — пробормотала она. — А теперь уже и зима не за горами, и не хочется думать, что я так и не справилась с этой грудой хлама.

Она мрачно рассматривала чердак. Растрескавшиеся деревянные брусья, паутина, тяжелые побуревшие сундуки, стопки старых газет.

Она открыла грязное оконце, выходившее на яблоневый сад. Пахнуло осенней свежестью.

— Эй там, внизу! — крикнула мисс Элизабет Симмонс и принялась выбрасывать во двор старые журналы и пожелтевшие от времени газеты. — Не таскать же их, в самом деле, по лестнице, — прибавила она, с натугой просовывая в окно охапки утиля.

За газетами последовали старые манекены с проволочной арматурой, птичьи клетки и пыльные потрепанные энциклопедии. В воздухе поднялась пыль, закружилась голова. Она присела на старый сундук, посмеиваясь над собственной слабостью.

— Боже правый, откуда здесь столько хлама! — посетовала она. — А это еще что?