Летняя история (СИ)

— Ты моя хорошая, — Лёня просиял, и Татьяна подумала, что никогда ещё не видела такого Шувалова, сейчас в нём отчётливо был виден восторженный мальчик-подросток, каким иногда бывал Яков. — Я тоже люблю тебя, люблю-люблю-люблю, а теперь — в вагон, — он подтолкнул Ложкину в вагон, подождал, когда автоматические двери закроются, и поезд плавно тронется, увозя Таню.

Город встретил Ложкину, конечно же, мелким дождём и серым небом, которые сменялись периодами невыносимой жары, невыносимой по Питерским меркам.

Первые дни Татьяна чувствовала себя потерянной, даже несчастной, но, после выхода на работу, всё встало на свои места. И она бы решила, что всё ей приснилось, если бы не шикарный загар, покрывающий её тело, и ежедневные звонки и переписка с Лёней.

До Нового года он приезжал четыре раза, один раз буквально на пять часов, которые они провели в постели. Лёня, в первый приезд, мужественно ел пельмени из магазина и жареную колбасу, но утром Татьяна проснулась от запаха еды. Настоящей.

Лёня, ведущий непринуждённую беседу с Алькой, а та была рада поддакивать и согласно вилять хвостом за маленькие кусочки со стола, стоял у плиты и готовил.

— Я там купил кое-что, не возражаешь?

Ложкина посмотрела на стол и подумала, что она, естественно, не возражает… но что это?

— Смотри, это оливковое масло рафинированное — для жарки, это — нерафинированное — для салата, их два вида взял, на вкус выберешь, рисовое масло, виноградное, рапсовое… Заправка и соус Гримелли, — и Лёня продолжал перечислять малозначащие для неё названия, а Ложкина даже попыталась запомнить то, что говорил Лёня, но тщетно.

— Лёнь, я ведь всем этим, — она обвела рукой кухонный стол, — не буду пользоваться.

— Я буду, — улыбнулся, — буду приезжать и кормить тебя здоровой пищей, приготовленной по здоровым рецептам, к тому же каждый продукт имеет свой особенный вкус, и всё это, — он обвёл рукой, — помогает раскрыть именно этот вкус.

— Ну, если ты для себя, — она сонно улыбнулась и села за стол, перебирая руками баночки со специями и фрукты с экзотическими овощами. Она бы даже разозлилась на Шувалова, назвала его напыщенным фон Хером или поругалась с ним, но ночь была настолько сладкой, томной, даже волшебной, что у Татьяны не было желания ёрничать — мужчина, которого она любила всем сердцем, считает необходимым атрибутом все эти «прибамбасы» — значит, пусть они будут… Пусть приезжает и готовит на её кухне, используя только натуральные ингредиенты, только проверенных производителей, пусть считает, что между рисовым маслом и виноградным есть разница — пока он целует её так, что у Ложкиной на доли секунды случается асистолия…

— К тому же, я надеюсь, что когда у нас будут дети… — вдруг услышала Шувалова, и в удивлении уставилась на него.

Дети? Они ведь говорили о масле? О соусах… о мангустине, кажется… дети?

— Какие дети, Шувалов? — нахмурилась Ложкина, — у тебя ещё есть дети?

— У меня один ребёнок, Тань, и ты его знаешь — Яков, я про наших будущих детей.

— Каких это детей?

— Которые у нас будут.

— Ну, не знааааааю, — растерянно пролепетала Татьяна.

— Тань, когда люди собираются вступить в законный брак, а мы ведь это и собираемся сделать, правильно?

— Правильно, — согласилась, не без труда, Ложкина.

— Они, как правило, планируют детей.

— То есть, ты планируешь детей?

— А ты нет? У тебя проблемы? — Шувалов озадаченно посмотрел на Татьяну. — Я просто хочу, чтобы ты знала, что если с этим могут возникнуть проблемы, я готов рассмотреть любые варианты.

— Нет у меня проблем, — перебила Татьяна, — вообще-то, я не знаю, — она моргнула, — я никогда не беременела, но я всегда очень тщательно предохранялась, очень. К тому же, обязательно посещаю врача, ты же знаешь…

— Отлично, значит, ты не попадаешь в те пять процентов, которые беременеют вопреки всему.

— Но я как-то не планировала детей. Вообще. Я и замуж-то, как-то… Ты пойми правильно, я люблю тебя, сильно люблю, может, я даже жить без тебя не могу, я скучаю по тебе каждый день, иногда плачу, сильно, потом перед собой стыдно. И поминутно проверяю телефон, вдруг ты прислал сообщение, а я не услышала. Надо мной уже смеются… мне даже завядшие цветы, которые ты дарил, выкинуть — кажется кощунством! Ты представляешь, я те розы, что ты прислал первый раз, засушила. За-су-ши-ла ро-зы! Ещё я всерьёз планирую стащить одну из твоих футболок или рубашек, я веду себя, как влюблённая малолетка, но замуж… дети… мы не торопимся?

— Абсолютно точно не торопимся, просто ты боишься. Ты боишься кому-то поверить, боишься доверить свою жизнь другому человеку, ты панически боишься боли, и ты уверена, именно уверена, что я, да любой другой на моём месте, причинит тебе эту боль. Мне кажется, все боятся.

— И ты?

— Да, конечно. Я никого не пускал так глубоко в свою жизнь и в своё сердце, как тебя. И я обещаю тебе, что никогда умышленно не причиню тебе боли, а если сделаю это не по злому умыслу, случайно — буду заглаживать свою вину, пока у тебя болеть не перестанет.

— Тоже обещаю, — прошептала Ложкина.