Летняя история

Лёня сделал шаг к плите, кухня в квартирке была маленькая, и вернулся к Тане, чтобы поцеловать. И целовать долго и мягко. Потом аккуратно приподнять и посадить на стол, встать между разведённых ног, которыми Татьяна обхватила бёдра Лёни, и ласкать — так же долго, неспешно вкушая медленное пробуждение желания в женщине, поддерживать его и не давать разгореться сильнее, наслаждаясь немного ленивым томлением. Ночь была безумной, страстной, сродни ураганному ветру, сейчас хотелось плавности и даже лености, неторопливости движений и желаний.

И, как итог — яркий, продолжительный, головокружительный оргазм, и бормотание Татьяны куда-то в шею Лёни.

— Я согласна на детей… — довольный вздох.

— Тебе понравился процесс? — тихо смеясь.

— И это тоже, — Ложкина просияла и чмокнула Шувалова. — Иди, готовь, а я пока приберусь.

На Новый Год Ложкина засобиралась к Лёне, сказать, что она скучала — ничего не сказать.

В этот раз она пристроила Альку родителям, которые уже имели возможность познакомиться с Лёней. Они и раньше его знали, видели пару раз, как коллегу по работе дочери, сейчас, в новом качестве, он, конечно же, произвёл наилучшие впечатление.

Отца Татьяны — врача, специализирующегося на восстановлении пациентов после инсульта, — своим профессиональным ростом и темой кандидатской, над которой трудился Шувалов. Маму — обаял улыбкой и своим отношение к Танечке. Он не просто любил, он откровенно обожал Татьяну и не давал себе труда скрывать это. Его руки всё время легко прикасались к ней, глаза следили за передвижением, губы целовали при первой же возможности.

Ложкина села на поезд и уже через несколько часов была в Москве. После зимнего Питера — со слякотью и дождём, — было приятно окунуться в мягкую зиму. Лёня, не заезжая домой, повёз Таню в дом отдыха, сказав, что той это просто необходимо. И даже вознамерился в первую очередь дать выспаться своей девушке, только вот девушка не очень послушала фон Хер Шувалова и, толкнув его в сторону огромной кровати, убедилась в том, что в здании отличная звукопроницаемость — через пару минут после окончания, какой-то мужик за стенкой крикнул: «Браво» и даже хлопнул пару раз в ладоши со словами «бурные овации». Ложкина поискала в себе стыд и, не найдя, уснула, обнимая двумя руками Шувалова, пригрозив, что если он встанет, она «не знает, что с ним сделает».

Лёня долго смотрел в экран ноутбука, Татьяна решила, что он над чем-то работает, и не давала знать, что уже проснулась и хочет есть.

— Чёрт, — Ложкина, аж подпрыгнула от неожиданности. Шувалов никогда не употреблял крепкие слова, она даже не помнила слово «блин» из его уст, а тут целый «чёрт».

— Лёнечка, — она подбежала к мужчине, — что случилось? У тебя что-то болит? Где? — она взяла руку и стала считать пульс, потом заглянула в глаза, покрутила голову, пока Лёня молча улыбался и следил взглядом за действиями Тани. — Что, Лёня?

— Мне нравится, как ты беспокоишься обо мне, Танюша, — он притянул к себе взлохмаченную голову женщины. — Я люблю тебя.

— И я тебя люблю, но ты меня пугаешь.

— Посмотри сюда, я наложил наши графики, до отпуска у нас получится встретиться не больше пяти раз, Тань, — он вздохнул. — Мне не хватает тебя, пять раз — это очень мало… выходи за меня, переезжай ко мне.

— Я же сказала, что не буду жить в Москве!

— Да какая же ты упрямая, Ложкина, какую откровенную глупость ты говоришь…

— Это не глупость, — упорно покачала головой Ложкина.

— Глупость! Я не хочу говорить тебе банальных вещей, но, видимо, придётся. Бывает любовь на расстоянии, люди годами живут вдали друг от друга, но никто по доброй воле не ставит себя в подобное положение. И я не могу понять твою неприязнь к Москве… — Ложкина напряглась, ей показалось, что сейчас Шувалов скажет «всё кончено», и что ей тогда делать? Как примириться с этим? Или не мириться, а соглашаться на всё, даже на переезд в Москву… да, соглашаться — пришла к экстренному выводу Татьяна. В Москву, в тундру… куда угодно.

— Не могу понять, но принимаю, — Лёня взял паузу, и Татьяна вжала плечи, сейчас ей придётся согласиться… вот сейчас, ещё минуточку подождёт… и…

— Лёня, я согласна, — она всхлипнула, а потом горько заплакала. — Я согласна, только не бросай меня, пожалуйста, я перееду к тебе, хоть завтра, даже сегодня, хочешь? Я даже домохозяйкой стану, во всех этих маслах разберусь и соусах, и даже стану говорить «дожжжжиии», — тут Ложкина уже ревела, хотя и понимала, насколько глупо и жалко она смотрится.

Сидя на краю кровати, в короткой футболке и кружевных трусиках, с взлохмаченной головой и, наверняка, с размазанным макияжем — уснув сразу после умопомрачительного секса, Татьяна не озаботилась тем, чтобы смыть его.

— Не собираюсь я тебя бросать, глупая, — Лёня обнял Татьяну, — как же я тебя брошу, если люблю тебя, это ещё более глупо, чем твой отказ переезжать в Москву… я другое хотел предложить. Переезд.

— Куда? — Таня внимательно посмотрела на Шувалова, смотрящего, на удивление, без своего коронного царского величия и снисходительности, а изучающее, следя за реакцией Татьяны.