Летняя роза

Касси наклонилась рядом с ним и первым делом протянула ему флягу. Не говоря ни слова, он взял ее, снял с шеи платок и намочил его водой. Касси невольно любовалась нежностью его рук, мягкими движениями, которыми он пытался успокоить агонизирующее животное. Слушаясь его мягкого голоса, корова затихала. Касси напрягла слух, чтобы разобрать убаюкивающие слова.

Когда он заговорил нормальным тоном, она чуть не опрокинулась назад. Пытаясь удержать равновесие, она почти упала ему на колени. Ошарашенная неожиданным прикосновением, она вдруг поняла, что совершенно не слышала, что он сказал.

— Я… я не расслышала, что ты сказал.

Он, казалось, совершенно не заметил ее смущения и неловкости.

— Я сказал, может быть, вам не захочется смотреть заключительную часть всего этого, — повторил он, указывая на животное, лежащее у его ног.

— Я не грохнусь в обморок, если вы это имеете в виду.

— Надеюсь, что нет. Придет время — и вам самой придется принимать роды у овец.

Его слова огорошили ее. Так далеко в своих мечтах она не заходила. С каждым днем она обнаруживала, что вынуждена учиться гораздо большему, чем полагала возможным. Поборов растущую нервозность, Касси ответила с бодростью, которой, однако, не испытывала:

— Скажите, что делать, и я помогу.

— Ничего… пока.

Милисент выплеснула остатки мыльной воды из эмалированного таза через перила парадного крыльца. «Нужно посадить цветы», — подумала она, критически оглядывая обнаженную грязную землю вокруг дома.

Она поглядела вдаль поверх покатых холмов, не переставая удивляться огромности этой территории, ее безграничности. Заметив поднимающееся на горизонте облако пыли, прикрыла глаза рукой и пристально вгляделась в даль, размышляя, удалось ли Касси отыскать отбившихся от стада овец. В душе Милисент разделяла мнение Куки о том, что овцы — далеко не самые умные создания в царстве Божьем.

По мере того как всадник приближался, Милисент поняла, что скакал незнакомец. Автоматически она поправила прическу и провела беспокойными руками по переднику, расправляя складки.

Всадник осадил лошадь и шагом направился к дому. Милисент окинула его критическим взглядом. Потертые, но чистые брюки, рабочие ботинки, пыльная шляпа модели Стетсон являли собой известные атрибуты, свидетельствовавшие о принадлежности их владельца к ковбоям. Грубоватое лицо покрывал сильный загар. Милисент постаралась скрыть беспокойство, поскольку она была одна на всем ранчо, когда всадник остановил перед ней коня и приложил руку к полям шляпы в знак приветствия.

— Мэм.

— Здравствуйте, — ответила она, заметив доброту, светившуюся в его глазах, и буквально физически ощущая, как исчезает охвативший ее страх.

— Добрый день. Не будете против, если я напою коня, мэм?

Его пытливые голубые глаза встретились с ее, и, к своему удивлению, Милисент обнаружила необъяснимую слабость в коленях, появившуюся под его пристальным взглядом.

— Нет. Пожалуйста. Не хотели бы и вы выпить холодной воды, мистер… — Она ждала ответа.

— Бонд, — ответил тот, подводя лошадь к желобу с водой. Повернувшись к Милисент с приятной улыбкой, добавил: — Ваше предложение насчет воды просто великолепно.

Он не сводил с нее взгляда, и Милисент, почувствовав себя неловко, отвела глаза в сторону.

— Одну минуточку, — пробормотала она, собираясь войти в дом.

— Благодарю вас, — ответил он, улыбаясь еще шире.

Милисент поспешила в дом, упрекая сама себя. Старая дура. Буквально очумела только из-за того, что тебе улыбнулся мужчина. Боже милостивый, у него, наверное, целая дюжина детишек сидит дома и ждет его возвращения. А ты старее самого Моисея.

Продолжая безмолвный монолог, Милисент достала с полки сидр и, поддавшись внутреннему импульсу, положила на тарелку несколько кусочков хлеба, испеченного ею собственноручно утром. Быстро повернулась и решительно направилась к двери, не давая себе возможности передумать.

Выйдя на крыльцо, она грациозно поставила поднос на небольшой столик, стоявший подле кресла-качалки. Она чуть было не предложила ему пройти в дом, однако приличия и правила хорошего тона следовало соблюдать, даже если в данный момент приходилось жить на краю света. Жестом показав на кресло-качалку, она пригласила:

— Садитесь, пожалуйста.

— Спасибо, мэм.

Он подождал, пока сядет она, затем снял с головы шляпу, под которой оказалась густая черная шевелюра. Он легко опустил свое высокое худощавое тело в предложенное кресло.

— Немного сидра? — спросила Милисент, наполняя напитком вместительный стакан. Он взял стакан, она подала ему хлеб.

Поблагодарив, он откинулся на спинку кресла, глубоко вдохнув аромат свежеиспеченного хлеба.

— Итак, вы, значит, и будете та самая дама-овцевод? — спокойно спросил он, пробуя хлеб на вкус.

Милисент чуть не поперхнулась сидром. Поспешно проглотив откушенный кусок, вовсе не так, как того требовали от настоящей леди правила приличия, Милисент выпалила:

— Что вы, нет. Это ранчо принадлежит моей подруге. Меня зовут Милисент Гроден.