Что со мной не так? Почему я не могу радоваться этому? Мои сестры были в восторге, когда узнавали об этом, и неделями одержимо говорили только об одном: какой парень из нашей церкви может стать выбором отца, кого, они надеялись, он выберет, а кого нет, что они наденут в ближайшее воскресенье в церковь.
Но я не могу этого сделать. Ничто внутри меня не ощущается как радость, только как обреченность.
Когда мама отпускает меня, родители таращатся на меня, ожидая, что я что-нибудь скажу.
Непреодолимый шок и печаль заставляют меня сказать, не подумав:
— Можно, я схожу к Сэм?
Я слишком измотана, чтобы использовать полное имя Сэм, но мне отчаянно нужно быть в единственном месте, где я могу быть самой собой, где я не буду задыхаться.
В голосе моего отца звучит раздражение, которое выражает его недовольство:
— Это все, что ты можешь сказать?
— Извините, — я сразу поправляюсь, выдавливая улыбку, которая показывает мою радость, а не мучения. — Я просто слишком взволнована и хочу поделиться этой новостью с ней. Возможно, я вдохновлю ее начать задумываться о поисках мужа, что поможет ей лучше служить Богу, — не могу поверить, что это только что вылетело из моего рта, но судя по тому, как меняется выражение лица отца, могу сказать, он это одобряет.
— Ох, Марв, отпусти ее, — мама сияет. — В день, когда я узнала об этом, я так нервничала и волновалась, что еле могла сдержать себя. Позволь ей разделить это с кем-то ее возраста. Позволь им их девчачьи разговоры. Ее сестер здесь нет, чтобы она разделила это с ними так, как и они с ней в свое время.
Он вздыхает:
— Ох, ну ладно.
Я не могу еще быстрее подняться со своего стула, сиденье практически падает, когда я встаю.
— Спасибо! — кричу я через плечо, не заботясь о том, как мой внезапный скачок может его расстроить. Все, что меня заботит, это поскорее выбраться из этого дома.
— Один час! — кричит он в ответ.
— Да, сэр, — отвечаю я, прежде чем выйти. Я вывожу свой велосипед и запрыгиваю на него.
Пока еду, что-то внутри меня начинает прорастать, что-то, что я никогда прежде не испытывала — ярость.
С чего мои родители взяли, что могут принимать такое решение? Я должна быть единственной, кто может принимать эти решения.
Я быстрее кручу педали, мое тело практически лежит на руле, пока я выплескиваю свой гнев на велосипеде.
Мне восемнадцать лет. Почему все это вдруг должно подготовить меня к замужеству? Я далека от того, чтобы быть готовой к такому роду ответственности. Ради всего святого, я даже не могу решить, какой мой любимый цвет!
От ярости у меня поднимается температура, и в купе с волнением и летней жарой это опасная комбинация. Я перекидываю ногу через велосипед, балансируя на одной педали, когда приближаюсь к двери, и спрыгиваю, только когда чуть не врезаюсь в нее, позволяя велосипеду упасть со звоном и стуком.
Я толкаю дверь, и она распахивается. Мне кажется, сопровождающий меня порыв ветра должен вихрем поднять мои волосы в воздух, но на самом деле от пота они только повсюду прилипают к моему телу. Я пинаю дверь, закрывая ее за спиной, в то же самое время срываю свою рубашку, открывая белую майку, которая всегда прячется под ней. Я бросаю блузку на сиденье, наклоняю голову и собираю свои волосы в высокий хвост. Я всерьез рассматриваю вариант сбрить их совсем; ни у кого не должно быть так много волос в такую жару. Я знаю, что не сделаю этого, но на какой-то момент мой искуситель делает это по-настоящему заманчивой идеей.
На мне надета свободная юбка, поэтому, когда падаю на диван, позволяю ей задраться так, что мои ноги оголяются и остаются прикрытыми только наполовину. И знаете, что? Мне все равно. Мое дыхание затруднено; отчасти из-за бешеной езды, но в большей степени из-за эмоций, грохочущих внутри меня.
На экране передо мной ничего не происходит, поэтому я оглядываюсь и вижу пялящегося на меня Дэнни такими же большими глазами, какие частенько бывают у его сестры.
— Мне жарко, — я чувствую, что должна объясниться.
Он кивает, хватает свой стакан с водой, с которого еще стекает вниз конденсат, и передает его мне. Я опустошаю его за четыре глотка.
— Еще? — спрашивает он, в его тоне слышится смех.
— Да, — вздыхаю я.
Он встает, наполняет стакан кубиками льда, затем добавляет холодную воду с холодильника. Лед уже тает, когда он отдает мне стакан назад, так здесь жарко.
Я выпиваю его так же в рекордный срок.
— Ты в порядке? — посмеивается он.
Я падаю обратно на диванную подушку.
— Нет, — говорю я в пустой стакан. Слезы стекают с уголков моих глаз, и я стираю их.
На долгий момент вокруг повисает тишина, прежде чем я слышу скрип, а вместе с ним и проседание дивана, когда тело Дэнни передвигается на ближнее место рядом со мной.
— Что случилось? — он рукой тянется к моим волосам, спадающим на мое лицо, и откидывает их в сторону. Это охлаждает меня, и я закрываю глаза и вздыхаю от удовольствия.
— Скажи мне, — призывает меня Дэнни, пока берет кусочек льда и ведет им по задней части моей шеи.
Я выдыхаю и говорю так быстро, как могу: