Летний брат

Рядом с главным входом нас встречает мальчик с выпученными глазами. Большая часть его лица – это лоб. Темные волосы прядями вылезают через проемы в кожаном шлеме. Он смотрит на нас строго, будто знает, что мы уже давно тут не появлялись. Я каждый раз нервничаю, когда нам нужно заходить сюда. Боюсь, вдруг Люсьен разозлится, что мы долго не приезжали, или с ним что-то случилось, пока нас не было, а мы об этом не знаем. Но в основном потому, что это территория мамы, а не наша.

Здесь все стены на высоту примерно до пояса в царапинах, полосах и вмятинах от инвалидных кресел, колясок и больничных кроватей на колесиках. Вдоль всего коридора припаркованы кресла-каталки, которые снабжены всевозможными приспособлениями. Чуть подальше стоит тележка с прикрепленным к ней мусорным пакетом, подносами с едой и грязными тарелками. На голубом коврике в зале лежит мальчик и стонет в потолок. Его ноги вывернуты под невообразимым углом, как будто они от другого тела и их пришили к его туловищу по ошибке. С раскинутыми в стороны руками он ждет кого-то, кто упадет на него с потолка, чтобы встретить его с распростертыми объятиями.

– Брай! – Па стоит в конце коридора. – Иди, посмотри сюда.

Автоматические двери начинают закрываться, но каждый раз снова открываются, потому что он стоит между створками. За ним статуя Девы Марии жестом призывает замедлиться, хотя здесь все и так очень медлительны.

– Палата Люсьена ведь была здесь?

Весь дверной проем сбоку обтянут матовой пленкой. Когда где-нибудь в здании открывается дверь или окно, пленка с хлопком выгибается внутрь комнаты, а затем, шурша, снова заполняет проем. За ней сверлят. Силуэт человека толкает впереди себя тачку.

– Он, наверное, переехал? Так же нельзя, твоя ма должна была нам сказать.

Целлофан вокруг шоколадного яйца хрустит под его пальцами, которые еще крепче впиваются в него.

– Может, он где-то здесь?

Мы читаем таблички с именами, которые висят рядом с каждой дверью, за одной из них кто-то начинает выть.

– Спросим на стойке регистрации?

– Где же наш Люсьен? – Па водружает шоколадное яйцо на стойку. – Его комнаты больше нет, а нам ничего не сказали.

– Секундочку, – отвечает женщина из-за стойки. – Я сейчас освобожусь.

На бейдже написано, что ее зовут Эсме. Под ее блузкой скрывается такая грудь, что отец не сможет удержаться от сальных шуточек на ее счет. Глаза у него уже заблестели. Эсме ударяет указательным пальцем по кнопке «Ввод», отъезжает на своем кресле назад и поднимает на нас приветливый взгляд.

– Мы пришли навестить Люсьена.

– Люсьена Шевалье?

– Вот его брат.

– О… брат, – произносит Эсме, но не смотрит на меня. – А вы кто в таком случае?

– Па.

– А, ну конечно…

– Он еще здесь?

– Да-да. Люсьена на время перевели в сто шестую. У нас внутренние пертурбации из-за ремонта.

Мы даже не успели спросить, где это, а она уже объясняла нам дорогу.

– Вот по этому коридору прямо, потом второй поворот направо, и там вам нужна третья дверь с правой стороны.

– Отлично, – говорит па, метнувшись взглядом к ее бюсту. Кажется, про себя он уже сочинил шутку: лицо у него растянулось в довольной ухмылке. Он постучал по голове, давая понять, что все запомнил. – До скорого.

В каждом коридоре висит фотоколлаж супергероев комиксов, но на месте лиц приклеены фотографии обитателей этого места.

– Ух ты, господи, – ухмыляется папа. – Вот уж два бурдюка.

– Что?

– Ой, да между этих титек можно пикник устраивать!

– Сто один, – громко оглашаю я. – А вот сто три. Нам надо на другую сторону.

– Ну посмотрим, – пробормотал отец, – если он спит, то мы ненадолго.

Табличка Люсьена украшена голубыми и желтыми каракулями. Вероятно, кто-то из персонала умудрился вложить ему в руку фломастер.

– Да ведь? – Отец уже взялся за щеколду и посмотрел на меня. – Брай?

Я киваю. С той же решительностью, с которой он когда-то выдирал мои молочные зубы, отец распахивает дверь. Жалюзи застучали по открытому окну. С потолка на веревочках свисают сложенные из бумаги птицы. А под ними лежит Люсьен. Жесткие волосы у него на затылке, как всегда, непослушно топорщатся. Тело распластано на одеяле, он весь развернулся в другую сторону и не смотрит на нас. С нашего прошлого визита он еще больше разросся и приблизился к краям койки. В нем меняются какие-то мелочи. Брови становятся больше, нижняя губа дальше выпячивается вперед, словно кропильница в церкви. Вдоль волос у него прыщи.

– Люсьен? – Брат приоткрывает глаза. В уголке глаза засел желтоватый комочек ото сна. Мама бы сразу вытерла. – Ты Люсьен, – говорю я, чтобы напомнить ему, кто он такой. – Мы снова тут, – я стучу себе в грудь. – Брайан и па.

Я двигаюсь, не отрывая подошв от пола, дальше в сторону, чтобы нам обоим хватило места у кровати. Но па ближе не подходит. Он стоит за мной, облизывает губы, нервно кашляет. Я делаю еще шаг в сторону и жестом показываю ему, чтобы он подошел и встал рядом.

– Мне и здесь хорошо, – говорит он и вкладывает мне в руку шоколадное яйцо. – Это для твоего брата.

Я уже взял у него подарок, но мне хочется, чтобы он вручил его сам.