Летний брат

Мой брат живет в кровати в получасе езды от нашего фургона. В последний раз мы его навещали перед его шестнадцатилетием, а до того, наверное, на рождественских праздниках. Все, что я помню, — он спал. А когда наконец проснулся, то смотрел только на рождественскую гирлянду на окне, танцующую огоньками по батарее. Мы никогда не ездим к нему в само Рождество или день рождения, чтобы не столкнуться с ма. Я надеюсь, что и сейчас мы ее машину там на стоянке не увидим.

Рядом с главным входом нас встречает мальчик с выпученными глазами. Большая часть его лица — это лоб. Темные волосы прядями вылезают через проемы в кожаном шлеме. Он смотрит на нас строго, будто знает, что мы уже давно тут не появлялись. Я каждый раз нервничаю, когда нам нужно заходить сюда. Боюсь, вдруг Люсьен разозлится, что мы долго не приезжали, или с ним что-то случилось, пока нас не было, а мы об этом не знаем. Но в основном потому, что это территория мамы, а не наша.

Здесь все стены на высоту примерно до пояса в царапинах, полосах и вмятинах от инвалидных кресел, колясок и больничных кроватей на колесиках. Вдоль всего коридора припаркованы кресла-каталки, которые снабжены всевозможными приспособлениями. Чуть подальше стоит тележка с прикрепленным к ней мусорным пакетом, подносами с едой и грязными тарелками. На голубом коврике в зале лежит мальчик и стонет в потолок. Его ноги вывернуты под невообразимым углом, как будто они от другого тела и их пришили к его туловищу по ошибке. С раскинутыми в стороны руками он ждет кого-то, кто упадет на него с потолка, чтобы встретить его с распростертыми объятиями.

— Брай! — Па стоит в конце коридора. — Иди, посмотри сюда.

Автоматические двери начинают закрываться, но каждый раз снова открываются, потому что он стоит между створками. За ним статуя Девы Марии жестом призывает замедлиться, хотя здесь все и так очень медлительны.

— Палата Люсьена ведь была здесь?

Весь дверной проем сбоку обтянут матовой пленкой. Когда где-нибудь в здании открывается дверь или окно, пленка с хлопком выгибается внутрь комнаты, а затем, шурша, снова заполняет проем. За ней сверлят. Силуэт человека толкает впереди себя тачку.

— Он, наверное, переехал? Так же нельзя, твоя ма должна была нам сказать.

Целлофан вокруг шоколадного яйца хрустит под его пальцами, которые еще крепче впиваются в него.

— Может, он где-то здесь?

Мы читаем таблички с именами, которые висят рядом с каждой дверью, за одной из них кто-то начинает выть.

— Спросим на стойке регистрации?

— Где же наш Люсьен? — Па водружает шоколадное яйцо на стойку. — Его комнаты больше нет, а нам ничего не сказали.

— Секундочку, — отвечает женщина из-за стойки. — Я сейчас освобожусь.

На бейдже написано, что ее зовут Эсме. Под ее блузкой скрывается такая грудь, что отец не сможет удержаться от сальных шуточек на ее счет. Глаза у него уже заблестели. Эсме ударяет указательным пальцем по кнопке «Ввод», отъезжает на своем кресле назад и поднимает на нас приветливый взгляд.

— Мы пришли навестить Люсьена.

— Люсьена Шевалье?

— Вот его брат.

— О… брат, — произносит Эсме, но не смотрит на меня. — А вы кто в таком случае?

— Па.

— А, ну конечно…

— Он еще здесь?

— Да-да. Люсьена на время перевели в сто шестую. У нас внутренние пертурбации из-за ремонта.

Мы даже не успели спросить, где это, а она уже объясняла нам дорогу.

— Вот по этому коридору прямо, потом второй поворот направо, и там вам нужна третья дверь с правой стороны.

— Отлично, — говорит па, метнувшись взглядом к ее бюсту. Кажется, про себя он уже сочинил шутку: лицо у него растянулось в довольной ухмылке. Он постучал по голове, давая понять, что все запомнил. — До скорого.

В каждом коридоре висит фотоколлаж супергероев комиксов, но на месте лиц приклеены фотографии обитателей этого места.

— Ух ты, господи, — ухмыляется папа. — Вот уж два бурдюка.

— Что?

— Ой, да между этих титек можно пикник устраивать!

— Сто один, — громко оглашаю я. — А вот сто три. Нам надо на другую сторону.

— Ну посмотрим, — пробормотал отец, — если он спит, то мы ненадолго.

Табличка Люсьена украшена голубыми и желтыми каракулями. Вероятно, кто-то из персонала умудрился вложить ему в руку фломастер.

— Да ведь? — Отец уже взялся за щеколду и посмотрел на меня. — Брай?

Я киваю. С той же решительностью, с которой он когда-то выдирал мои молочные зубы, отец распахивает дверь. Жалюзи застучали по открытому окну. С потолка на веревочках свисают сложенные из бумаги птицы. А под ними лежит Люсьен. Жесткие волосы у него на затылке, как всегда, непослушно топорщатся. Тело распластано на одеяле, он весь развернулся в другую сторону и не смотрит на нас. С нашего прошлого визита он еще больше разросся и приблизился к краям койки. В нем меняются какие-то мелочи. Брови становятся больше, нижняя губа дальше выпячивается вперед, словно кропильница в церкви. Вдоль волос у него прыщи.

— Люсьен? — Брат приоткрывает глаза. В уголке глаза засел желтоватый комочек ото сна. Мама бы сразу вытерла. — Ты Люсьен, — говорю я, чтобы напомнить ему, кто он такой. — Мы снова тут, — я стучу себе в грудь. — Брайан и па.