Летний детектив

— Но я же настоятельно просил господина Шелихова задержаться в Верхнем Стане на два дня! — воскликнул молодой опер. — В связи с нахождением небезызвестного вам трупа. И получил согласие.

— Жизнь вносит свои коррективы. И потом, по закону задерживать их вы не имели права.

— То есть как — не имел права? Убийство же! Здесь все на подозрении.

— А если бы вы труп в городе нашли, то со всей улицы взяли подписку о невыезде? — голос Никсова был грустным, взгляд сочувствующим, и это было молодому оперу особенно обидно.

А московский сыскарь словно ничего и не заметил, продолжал вежливо отвечать на вопросы, вполне внятно и даже красочно обрисовал общую картину происшедшего.

— У вас есть версия? — поинтересовался Зыкин.

— Не шута у меня пока нет.

— А у меня есть. Я сомневаюсь, что неизвестного столкнули с крыши амнистированные уголовники. Зачем им это надо? И уверяю вас, труп в крапиве связан с покушением на господина Шелихова.

— Почему вы так думаете?

— А я в простые совпадения не верю.

— Зря…Вы этих амнистированных уголовников вместе с украденной машиной нашли?

— Когда бы я успел? — обиделся Зыкин. — Начальник мой в отпуске. Я здесь опер и следователь в одном лице. Но держусь в рамках правового поля. Пока только и успел написать, что протокол обнаружения трупа. Что вы усмехаетесь? Всего один день прошел и тот воскресный. Объявлен розыск. Ищем. Но работа следователя должна идти своим чередом. Голова то работает!

«Звенит она у тебя, милый мой, жужжит после попойки», — подумал Никсов. Он всей душой сочувствовал оперу, но тайны свои раскрывать вовсе не собирался. Молодым, решительным копытом опер начнет рыть землю, скомпрометирует и Артура, и Инну и самого Льва.

— Гильзу нашли?

— Нашли.

— Отдайте ее мне… — Зыкин хотел добавить — пожалуйста, но во время спохватился. Он не проситель какой-нибудь, он при исполнении.

— Зачем же я вам ее оставлю? Главные участники событий отбыли в Москву. Там и следствие будут вести..

— Значит, у вас все-таки есть версия? — быстро спросил опер. — Вы будете искать убийцу среди уехавших? А ведь не исключено, более того, весьма вероятно, что пистолет, из которого эта пуля выпущена, находится именно здесь.

«Он не так прост — этот румяный мальчик, — подумал Никсов, — и говорить с ним надо аккуратно. Но не признаешься, что упустил, дурак безмозглый, вещественное доказательство».

— Ну, хоть показать ее вы мне можете?

— Найденная гильза уже отправлена мной в Москву в лабораторию.

Зыкин аж крякнул от негодования. Все обиды и разочарования этого дня сконцентрировались в одной точке. Конечно, ему почудилась насмешка в вежливых отговорках московского сыскаря. Еще задевало полное отсутствие интереса к тому, чем располагал опер, а именно — к трупу в морге, а это, господа хорошие, вещь осязаемая, не то, что выстрел в ночи. Словом, обидно ему стало до слез, и он, прищурившись, чтоб не блестели проклятые, с напором сказал:

— Зря вы усмехаетесь. У нас тут лабораторий нет. А вы… конечно. Вы по грязи под ногтями найдете, где человека убили, по пыли в карманах определите его местожительство, а по микрочастицам с краски автомобиля на руках покойного вычислите не только марку машины, на которой труп везли, но и определите номерной знак транспортного средства… А мы тут только головой до всего доходим… и так, знаете, на пальцах…И еще работаем с населением. Оно нам пока доверяет, не то, что в столицах.

— Товарищ Зыкин… господин Зыкин… Я меньше всего хотел вас обидеть. Вас как зовут-то?

— Валера меня зовут, — продолжал опер с прежним напором. — А труп, который в морге лежит, тоже к вам в лабораторию отправить? Будете там определять, как он в крапиву попал? Ведь кто-то же его убил! А в Стане отродясь такой страсти не было! Значит, кому-то он сильно мешал. Вот чем сейчас надо интересоваться!

— Давайте договоримся, — примирительно сказал Никсов. — Вы работает с трупом. Он ваш. А выстрел на террасе — мой. Дальше — созвонимся.

На этом и расстались.

17

Зыкин не торопился уезжать из Верхнего Стана, решил походить по деревне, посмотреть окрест свежим взглядом, а может и с народом потолковать. Его неторопливость была вознаграждена.

По понедельникам в четыре часа в Стан приезжала торговая лавка и становилась на невидимой границе между деревней и поселком. Собственно «Лавка» — название условное. Так по старой памяти называли частный видавший виды «Москвич», до самого верха забитый продуктами. Тут тебе и сыр, и рыба, и сардельки всякие. Деревенские покупали мало, потому что денег не было, городские, потому что все из Москвы привезли, но тем и другим был нужен хлеб, черный и белый, цена за две буханки девять рублей. Кроме того продавец Сережа (бывший учитель) продавал всякую нужную в хозяйстве мелочевку: жвачки для детей, импортные шоколадки, дрожжи, соду и весь приклад для соления и маринования грибов, как-то перец горошком, гвоздику, уксус и прочее. А так как летом всегда ощущается нехватка сахара — все варенье варят, около лавки обычно выстраивалась очередь.