Летний домик с бассейном

— Расскажу тебе кое-что еще, Марк. В прошлом году мы, как ты знаешь, снимали «Августа». Я дал маленькую роль Эмманюель. Роль одной из внебрачных дочерей императора. И вдруг в один прекрасный день Эмманюель приходит ко мне и говорит, что не хочет играть эту роль. Ее совершенно не устраивает, как Ралф ведет себя с ней. Как он на нее смотрит. И на съемках, и вообще. Тогда я поговорил с Ралфом. Недвусмысленно предупредил, чтобы он прекратил свои закидоны. Он сделал вид, что все это была шутка, что Эмманюель преувеличивает, но тем не менее прекратил. Мне пришлось клятвенно обещать Эмманюель, что после съемок она никогда больше не увидит этого человека.

Соблазн. Большой для меня соблазн рассказать Стэнли если не все, то по крайней мере что-то. Я выпил почти все вино. Прекрасный рассказ, думал я. Можно сделать из этого прекрасный рассказ.

— Ралф был совершенно сдвинутый, — сказал Стэнли. — Как он обращался с женщинами! Ну, мы же с тобой оба видели. Так что вообще-то я не огорчен, что его нет в живых. Мне просто любопытно. С чисто технической точки зрения. С технической точки зрения мне кажется совершенно невероятным, что он… с Юлией… Он едва мог идти, после того как ты дал ему пинка под колено, помнишь? Но речь не об этом. Речь о том, что ты думал, он — возможный преступник. И потому что-то предпринял. Может, в тот же вечер…

Почти в точку, хотелось сказать мне. Но сказал я другое:

— Придумай что-нибудь сам.

Секунду Стэнли смотрел на меня. Потом в его глазах заплясали искорки. А в следующий миг он расхохотался.

— Отлично, Марк! Нет, правда отлично. Можешь больше ничего не говорить. Думаю, ты уже ответил на мой вопрос. Этого более чем достаточно.

В тот день мы смотрели фотографии, которые Стэнли сделал в прошлом году на даче. Я как бы невзначай попросил об этом. Нет ли у него других снимков, кроме тех, какие я видел на его сайте.

Мы сидели возле его письменного столика, он опустил шторы, поскольку снаружи ярко светило солнце, и кликал на компьютере одно фото за другим.

Каролина и Эмманюель остались у бассейна. Лиза с Юлией стояли справа от Стэнли, прислонясь к столу. Я сидел на табуретке слева от него.

Новых кадров было совсем немного. Я искоса поглядел на Юлию, когда мы пролистали фотографию слесаря. Кадр был незнакомый. Юлия и слесарь стояли напротив друг друга, и Юлия, держа ладонь над его головой, показывала разницу в их росте. Оба смеялись.

Я ожидал, что Юлия отведет глаза. Посмотрит на меня. Еще несколько недель назад я решил дождаться подходящей минуты. Но время шло, и я все больше сомневался, что она наступит.

Если бы Юлия отвела глаза, мы оба поняли бы, что каждый знает. Для меня этого было бы достаточно.

Но она глаз не отвела. Только хихикнула и подтолкнула Стэнли: мол, не задерживайся, переходи к следующему кадру.

— Смотри! — вдруг воскликнула Лиза. — Тот ослик!

Мы все трое воззрились на нее.

— Ослик из кемпинга! — сказала Лиза. — Тот печальный ослик, папа!

Я наклонился поближе к экрану. В самом деле ослик, высунувший голову поверх деревянной ограды.

— Тебе знаком этот ослик, Лиза? — смеясь спросил Стэнли. — Наверно, ты видела его в зоосаде. По крайней мере, снимал я его там. Помните? Тамошний зоосад, самый что ни на есть заурядный, я побывал там уже после вашего отъезда… Ах, ну конечно же, вам он знаком. Вы ведь отвозили туда птенчика. Ты с папой.

— Но тогда ослика там еще не было, — сказала Лиза.

— Откуда ты знаешь, что ослик тот самый? — быстро спросил я.

— Так видно же, — ответила Лиза. — Там еще лама была. А ламу ты тоже фотографировал, Стэнли?

Стэнли откинулся на спинку стула, обнял за плечи мою младшую дочку.

— Ламу я там не снимал, солнышко, — сказал он. — Но я, конечно, тебе верю. Думаю, лама тоже была там.

— Папа, иди сюда!

Я сидел с закрытыми глазами и теперь открыл их. Юлия стояла в начале трамплина. Солнце слепило мне глаза, поэтому я плохо различал ее лицо.

— О’кей, — сказал я.

Стэнли уже отснял целую серию ее фотографий. Здесь, в саду. На пляже. Завтра состоится официальная shoot[38]. С костюмершей и визажистом. Пока ничего конкретного, сказал Стэнли, но интерес достаточно большой. Он перечислил названия ряда крупных модных и киношных журналов. Несколько раз он снимал и Лизу.

«Сколько тебе сейчас? — спросил он у нее. — Двенадцать? Замечательно. Возможно, тебе придется еще подождать, но в любое время может подвернуться какой-нибудь журнал. Которому как раз ты и подходишь».

По приезде в Америку я перестал думать о слесаре. Разве что как об организме. Организме, который дышит. О сердце, которое бьется. Смотрел на Юлию, стоявшую уже посередине трамплина. Опять постарался не думать о нем. Успешно. Улыбнулся дочери.

— Папа, ну иди же.

Я сделал попытку встать, потом опять опустился в кресло. Подождал, пока она дойдет до конца трамплина.

Она повернулась ко мне лицом. Подходящая минута миновала, так я решил. Подходящая минута канула в прошлое. Моя дочь была будущим.

Мы посмотрели друг на друга. Сначала я смотрел на нее как на девочку. Потом как на женщину. А потом она прыгнула.