Летний дождь

…Весь народ гуляет, моёва дружка нет,
Мой-то разлюбезный во зеленом саду…

Он смотрит на Талю, и ему кажется, что это про нее песня, про ее печаль — так слушает она, глядя куда-то в зеленую даль за окном.

…Мой-то разлюбезный во зеленом саду,
Щиплет, ломает зеленый виноград…

— Таля, — прерывает песню Агафья Степановна. — А ну-ко помогай-ко мне! Знат ить и она все мои песни. А голос-то покрасивше моёва будет. Ох, парень, испортила я тебе, однако, — спохватилась старуха, взглянув на магнитофон. — Ну, давай, нето, сызнова. Таля, садись-ка рядом, подсобняй!

— Нет, бабушка, твой голос нужен-то. Да и некогда мне, вы уж без меня! — И выскользнула из избы. И сразу прострекотал за окнами мотоцикл.

— Аккуратнее, мотри! — высунулась из окна Агафья Степановна.

— Ох, наказанье — деваха, а гонят, аж пыль столбом!

— Таля на мотоцикле? — удивился Сергей.

— Она! И на мотоцикле, и на тракторе, и на комбайне — хошь на чем: села и покатила! Не гляди, что быдто тихоня! К дояркам, мотри, наладилась: культурой она у нас пока управлят. Городская в клубе да в той в избе-читальне робила. Уехала. Тальку и посадили на культуру-то. Она и хлёшшется! На мотоцикл и айда! То к дояркам, то в поле. Все выступат, выступат, людей от работы отрыват, отрыват. Ой, она у нас така грамотейка! На медаль школу кончила, дале учиться загадывала, да вот…

— А далеко это? — спросил Сергей.

— Ферма-то? Да нет. Вот эдак прямиком по-над речкой с версту будет всего пути-то… Али собрался?

— Интересно.

— Антиресно, дак ступай: потом, посля с тобой допоем. Сту-у-пай! А то мне-ка коровенку, знать-то, время доить. Эта, — ткнула в портрет на обложке журнала, — другу неделю как в Москве, на выставке, звеньевая она у нас над комбайнерками, дак все на мне!

Ему показалось, что это радиопередача. А может, у них здесь, в красном уголке, и телевизор есть. Кто это читает? Голос знакомый, а вспомнить не может. Что за актриса?

И растерялся даже, заглянув в проем двери. Читала Таля.

…Взошла заря — зачем? Зачем?
Она одно осветит всем:
Она осветит бездну тьмы,
Где гибнем невозвратно мы…

Сергей не стал мешать, вышел незаметно, прислонился всей спиной к бревенчатой стене. Прогретая за день, она ласкала его теплом. За леском было поле. После недавнего реденького дождичка оно парило, и пар, поднимаясь над лесом, освещал его вершины.

«Лес, освещенный туманом, — выспренно подумал Сергей. — Что это со мной? Ведь я мог не поехать в эту Брусянку никогда. Или не доехать. Или проехать». Но ведь и этого еще мало. Надо было, чтобы в этой Брусянке родилась и выросла девушка, полюбившая читать стихи. И надо было, чтобы ее бабушка пела старинные песни. И надо было, чтобы Таня собралась выходить замуж не за него. Таня… Совет тебе да любовь… И надо было, чтобы он сел на поезд да и рванул сюда, в глубинку, на пе-ри-фе-ри-ю.

Почему, почему эта цепь случайностей не кажется сейчас случайной? Есть что-то в этом во всем то единственно необходимое, что руководит всеми этими событиями, направляет их. И все для того, чтобы он, обыкновенный двадцатидвухлетний студент, успевший отслужить в армии, но не успевший разобраться в себе, чувствовал вот сейчас, вот в это мгновение себя человеком, к которому прикоснулись волшебной палочкой.

…Вадим на землю тихо пал,
Не посмотрел, не простонал.
Он пал в крови. И пал один —
Последний вольный славянин!..—

звучал за теплой стеной, голос Тали.

И вдруг неизвестно по какой логике увидел он сказочные часы на неброском фасаде театра кукол. Сколько раз, тоскуя в армии о доме, видел он эти часы и во сне и в воображении, слышал их перезвон и нехитрые мелодии песен и задорный, живой крик петуха. Во-от как все непросто и в то же время гармонично в жизни.

За полвека до его появления родился человек, от жизни которого, от судьбы, от мира его души зависел вот этот сегодняшний миг Сергея. Значит, и оттого, как проживет свою жизнь он, Сергей, от его сегодня зависит чья-то — полувековой, может быть, дальности — судьба.

«Смотри, — словно сказал ему тот, родившийся за полвека до него, человек, — смотри, — сказал он подростку, раскрывшему от изумления рот перед чудо-часами. — Смотри, слушай: это сказки твоего народа, это песни твоего народа, это твое начало…»

…Под ними спит последним сном,
С своим мечом, с своим щитом,
Забыт славянскою страной,
Свободы витязь молодой…

Читает Таля и даже не догадывается, как задолго до их дня и как много должно было произойти, прежде чем он смог сказать пока только самому себе: «Я нашел тебя… Да и себя ведь тоже…»