Летний гром

Гэндальф по-прежнему смотрел на него, когда Робинсон воткнул иглу. Еще полсекунды собачий взгляд оставался ясным и осмысленным, и в этот бесконечный миг, прежде чем свет в глазах пса погас, Робинсону захотелось вернуть всё назад. Если бы он только мог...

Он долго сидел на полу, надеясь, что последняя гагара вскрикнет еще разок, но так и не дождался. Спустя некоторое время он пошел в сарай, нашел лопату и выкопал яму в цветочном садике его жены. Не было нужды сильно углубляться; не осталось животных, которые могли бы прийти и выкопать Гэндальфа.

На следующее утро Робинсон ощутил во рту металлический привкус. Когда он поднял голову, щека с трудом отлепилась от наволочки. Его нос и десны ночью кровоточили.

Начался еще один прекрасный день, и хотя всё еще продолжалось лето, листва на деревьях начала увядать. Робинсон вывел «Толстяка Боба» из сарая и заменил старый аккумулятор, работая медленно и осторожно, в абсолютной тишине.

Закончив, он повернул ключ зажигания. Нейтральный зеленый огонек зажегся, но слегка моргал. Он повернул ключ в обратную сторону, подтянул соединения, затем попробовал еще раз. На этот раз огонек сиял ровно. Робинсон нажал на кнопку стартера, и раскат летнего грома взорвал тишину. Это казалось кощунственным, но – странно – это было хорошо. Робинсона не удивило, что он вдруг вспомнил о своей первой и единственной поездке на слёт байкеров, который каждый год в августе проводили в Стёрджисе. В 1998-м это было, за год до того как он познакомился с Дианой. Он вспомнил, как медленно катил вниз по Джанкшен-Авеню на своей Хонде GB 500, еще один железный всадник в потоке из двух тысяч, и общий рев этих байков был таким оглушающим, что его, казалось, можно потрогать руками. Позже, ночью, пылал костер, и из стоунхенджа тысячеваттных колонок «Marshall» лился бесконечный поток хитов «Allman Brothers», AC/DC и «Metallica». Татуированные полуголые девицы танцевали в свете костра; бородатые мужики хлебали пиво прямо из причудливых шлемов; детишки, разукрашенные переводными татуировками, носились повсюду, размахивая бенгальскими огнями. Это было и страшно, и удивительно, и отвратительно, и прекрасно, с миром всё было одновременно и правильно и неправильно, в одном и том же месте, в одной точке. А над головой – миллиарды звёзд.

Робинсон газанул, и отпустил ручку газа. Газанул и отпустил. Газанул и отпустил. Сочный запах свежесгоревшего бензина заполнил дорожку. Пусть мир был разлагающимся трупом, всё так, но тишина была изгнана, по крайней мере здесь и сейчас, и это было хорошо. Это было просто восхитительно. «Вали нахрен, тишина, – подумал он. – Проваливай. Вали нахрен и забирай с собой клячу, на которой ты приковыляла. Вот это – мой конь, он сделан из стали, и как тебе это понравится?»

Он выжал сцепление и, надавив носком сапога вниз, переключился на первую скорость. Он свернул на подъездную дорогу, накренившись вправо, и, на этот раз надавив носком сапога вверх, переключился на вторую, а потом и на третью. Грунтовка была местами разбита, но байк с легкостью преодолевал выбоины, подбрасывая Робинсона вверх и вниз на сиденье. Нос его снова закровоточил; кровь потекла по щекам и потянулась за ним удлиняющимися каплями. Он прошел первый поворот, затем, наклонившись еще сильнее, второй, а когда проходил  короткий отрезок прямой, переключился на четвертую скорость. «Толстяк Боб» был только «за». Он слишком долго простоял в этом чертовом сарае, покрываясь пылью. Робинсон краем глаза заметил справа озеро Покомтук, по-прежнему гладкое, как зеркало, солнце прочертило через синеву золотисто-желтую дорожку. Робинсон испустил дикий вопль, погрозил кулаком небу – или, может, Вселенной – и снова взялся за руль. Впереди был закрытый поворот, и знак СЛЕДИ ЗА ДОРОГОЙ! предупреждал о ВИРАЖЕ МЕРТВЕЦА.

Робинсон направил байк в сторону знака и выжал газ до отказа. И успел еще переключиться на пятую скорость.