Летний сад

Молодые женщины заинтригованно переглянулись.

– Все просто и почти совершенно, как… Как марокканский апельсин! Рост – одинаковый, конституции – схожие, как и абрис профиля. С анфасом проблем не будет. Елена, мне и этой очаровательной юной леди необходима твоя помощь.

– Папа, я ничего не имею против, но помни, что мой отпуск заканчивается через неделю.

– Это же и замечательно! Ты, дочь моя, слишком много времени проводишь подле своего престарелого родителя. Не желаешь ли ты несколько разнообразить свое времяпрепровождение? Съездить, например, в… в… – взгляд Инге наткнулся на олимпийский платок, в котором пришла Джейн. – О! Например, в Таллин?

– Папа, если это действительно необходимо…

– В первую очередь – тебе, дорогая. Может быть, советские эстонцы не очень привлекательны в качестве мужей, но в других качествах, я думаю, они вполне употребимы. К тому же эта поездка поспособствует обновлению твоего гардероба, который я и наша гостья собираемся изрядно распотрошить. Лена, будь добра, мисс Джейн нужна пара сменных ансамблей, чулки, белье, туфли. А себе возместишь. Да, и где бы раздобыть все необходимое для придания светлым волосам нашей гостьи полное сходство с твоими?

– Папа, полное может дать только парик.

– Хорошо, некомпетентен. Приблизительное?

– Тогда в магазине «Болгарская роза».

– Поистине, Ленинград – чудесный город! Все под рукой!

В скором времени Елена Николаевна отправилась на Невский, в магазин болгарской косметики, находившийся неподалеку, и Джейн, пользуясь моментом, задала вопрос:

– Николай Александрович, ваша дочь знает?..

– А, вы об этом? Нет. Тут другое, мисс Джейн. Варвара Игоревна, мать Елены, умерла в шестьдесят втором, от рака. Нам тогда, вернее, Леночке, было всего три годика и, как несложно сообразить, мне пришлось выступать в обеих родительских ипостасях. Соответственно глубина нашего взаимного контакта… Что за бред, канцелярщина какая-то! Дожил до седых волос, а нормально говорить не научился. Просто однажды мы договорились с дочерью: что бы ни случилось со мной внезапного и необычного – она не должна ни о чем спрашивать и удивляться. Вот и все. Я удовлетворил ваше любопытство, мисс Болтон?

* * *

Вечером того же дня, трудного для Джейн Болтон и сотрудников группы генерала Ивлева, в тихий купчинский тупичок въехало шикарное антикварное авто – блестящая хромом самая настоящая «М-20», больше известная как «Победа». Главной деталью, которая могла бы привлечь к чудо-автомобилю внимание стороннего наблюдателя, являлся кузов – это был самый настоящий кабриолет. По ленинградским, да и вообще советским меркам описываемого периода, экипаж был настоящим раритетом.

В неспешном его движении, в утробном бархатном рокоте мотора открывались воображению возможного наблюдателя разнообразнейшие видения и картинки – от кинематографических идиллий Александрова и Рязанова до прямых аналогий с известным романом Ремарка, правда, на отечественный лад.

Бежевый, натуральной кожи, верх авто был опущен, и за невысоким V-образным стеклом невозможно было разглядеть личность водителя.

Блестящие покрышки с белыми ободами тихо прошуршали по асфальтовому покрытию тупичка, тихий баритон мотора медленно угас, и машина монументально застыла на месте.

Сколько времени ей придется ожидать Иволгина, Джейн даже предположить не могла. Она надеялась на то, что будущей маме положены продолжительные прогулки, и Вадим, так трепетно относящийся ко всему, связанному с беременностью Натальи, обязательно будет сопровождать жену на прогулке. И если эти предположения верны, то вечерний променад молодой четы не заставит себя ждать.

Удобно устроившись на сдвоенном американском сиденье «Победы», она в который уже раз мысленно выстраивала свой разговор с Вадимом. Дело даже не в сомнениях, согласится ли Домовой после всего, что он увидел на Пряжке, помочь ей. Такие моменты – сопротивление вроде бы очевидному факту – преодолимы. Это азы вербовочной работы, без обладания которыми не стоит идти в разведку. Но сможет ли добрейший и мягкий Иволгин ради спасения жизни друга (а это так!) пойти против системы, в конце концов – против собственной страны?

Ставка, сделанная Джейн, лежала на красном поле рулеточного стола, который советская пресса громко именовала «противостоянием двух систем». При таком эпическом размахе это самое «противостояние» всегда слепо и глухо к судьбе отдельного человека. Мало того, любая, походя совершенная жестокость или несправедливость, всегда будет выступать в белых одеждах политической, патриотической и прочих демагогий. Романтику Иволгину, неисправимому идеалисту, такая постановка вопроса должна быть понятна и близка. Близка – это не значит, что он постоянно переживает о судьбах «узников совести» или, борясь с зевотой, до одурения ловит в ночи би-би-сишные волны с меломанскими рассуждениями Севы Новгородцева. Близка – это значит, что она полностью совпадает с отношением Вадима к людям: каждый человек – микрокосм, каждый человек имеет право на самовыражение, и никто не вправе насильно лишать его этих даров судьбы и природы…