Летний сад

Лицо Вадима искажается гневной гримасой, он суетливо озирается и, сняв с завалившегося на капот убитого эсэсовца автомат, начинает длинными очередями строчить, выкрикивая нечто, по-прежнему неслышное, Кириллу в этой разнокалиберной какофонии. В тяжелом, подпрыгивающем и неуклюжем беге продолжающего строчить из автомата друга Кирилл внезапно обнаруживает сходство со знаменитыми бондарчуковскими кадрами, когда сам маэстро в роли Безухова мечется по полю брани с замковым пистолетом в руке…

И Кириллу становится спокойно. Он закрывает глаза, лицо приятно холодит свежий поток воздуха. Это ощущение – предупреждение, сигнал, знак. И он это не столько знает, сколько чувствует. Кирилл мысленно собирается и, готовый ничему не удивляться, поднимает веки.

Они стоят лицом к лицу, Марков и Невский.

– Кирилл, ты знаешь этого человека?

– Да.

– Если сможешь, там, в вашем времени, огради его от участия в поисках, обещаешь?

– Ты уже говоришь «в вашем»?

– Сейчас речь идет не обо мне, а о твоем знакомом.

– Ему грозит опасность?

– Нет, только испытания, которых он не заслужил.

– Вадима бывает порой очень сложно вести и контролировать, он по-своему непростой и упрямый человек. Я не совсем уверен, что найду возможности и силы удержать его. Женька, со мной сейчас происходят странные вещи. Я стал другим, абсолютно другим человеком. Во всем, в каждой мелочи, в каждом ощущении я чувствую новизну и необычность, даже тело будто заново привыкает к своему существованию. Но самое удивительное – это знание, что пока не окончатся эти изменения, мне придется избегать и сторониться общения с людьми. Дурацкое получилось объяснение, но другого нет. И если с Иволгиным у меня ничего не получится, то, сам понимаешь…

– Прошу тебя, постарайся…

* * *

– …Постарайся, очень тебя прошу! – просил, почти умолял Домовой. – Сейчас для всех нас самое главное – понять, что все происходящее вокруг нас не является частным случаем конца света. Человеку свойственно ошибаться и заблуждаться, таков он от природы и в силу своих природных особенностей другим никогда не будет. Именно этим он выше всего остального.

Начало пламенного пассажа Кирилл не слышал. Но, судя по виду оратора, по его алеющим щекам и горящему взору, Домовой о чем-то его очень просил.

– Я же прекрасно понимаю, ты не пойдешь к своим, – страдальческая гримаска Вадима подсказала какую-то мысль. Что-то смутно связанное с визитами матери, грустными разговорами Курилова и не удивившем Кирилла внезапностью посещением друга. Но сосредоточиваться на этом, думать об этом продолжительное время не было ни малейшего желания. – А не пойдешь к своим, куда же ты пойдешь? Подумай, Кира! Двухкомнатная квартира и мы с Верочкой в качестве соседей – далеко не худший вариант. И что самое важное: ни нас, ни тебя никто не будет беспокоить. Мои после Натальиного финта с Англией отреклись от меня и внучки, собрали пожитки и переместились к тетке Станиславе навсегда. – Домовой осекся, встретив пристальный, тяжелый и немигающий взгляд Кирилла. – По крайней мере, так мне сказал отец. Так что, согласен?

– Я правильно понял, ты приглашаешь меня к себе жить?

– Ну да! Прямо отсюда ты приедешь ко мне и живи сколько угодно, пока все не образуется!

Кирилл задумался:

– Вадим, я не уверен еще окончательно, но мне кажется, что я сильно изменился. Стал совсем другим человеком, которого ты не знаешь, и неизвестно, сможешь ли ты принять меня такого, каким я стал.

– И это все?!

– Разве этого недостаточно?

– Кирилл! – на секунду даже показалось, что жизни Домового угрожает опасность от переполняющих его чувств. – Неужели ты такого невысокого мнения обо мне? Я ведь прекрасно понимаю, каким тяжелым для тебя стал этот год. Я много думал и думаю про тебя. Столько перенести, столько выдержать. Ты… Ты… – от волнения Иволгин не находил слов и достаточного количества превосходных степеней. – Ты – настоящий герой! Мы все: Костик, Кисс, другие ребята, все гордимся тобой!

– Извини, Вадим, – Марков поднялся со скамейки, – я устал и пойду в палату. До свидания.

– До свидания… – изумленный Домовой протянул руку, но Кирилл уже повернулся к нему спиной и зашагал в сторону клиники.

– Кира! – но никакой реакции не последовало. Марков ровными шагами подходил к повороту аллеи.

– Кира! – повторное обращение так же повисло в воздухе. – Запомни, я жду тебя. В любое время!

Но выздоравливающий уже скрылся за поворотом.

Заплакала Верочка, разбуженная родительскими криками. Вадим поспешил к дочке, поправил сбившиеся пинетки на пухлых ножках, укоризненно закудахтал, поправляя одеяльце и подстилку:

– Да-да, и у нас характер! И у нас потребность в заботе и внимании! – Ребенок притих. – О, папа так и знал. Но ничего, у нас на этот случай найдется запасная пеленка, так что до дома – ни-ни! Только терпеть, – он устроил Верочку на согнутой в локте левой руке и принялся ловко менять пеленку в коляске. – Договорились?

Забавная, как игрушечный пупс, Вера загукала в ответ на родительское обращение и розовыми ручонками, широко расставив пальцы, ухватила папашу за волосы.