Летний снег по склонам

Готовился рейс из Владивостока на Чукотку. В трюмы грузили мороженое мясо, кирпич, консервы, мешки с цементом, картошку, гвозди... В заключение приняли несколько ящиков уксуса для пельменей и шесть коров, чтоб детишкам в далеком поселке пограничников было молоко. На палубе построили два хлева (по три коровы к каждому борту), и штурман прикидывал курс на случай тайфуна, чтобы пройти более долгим, зато спокойным путем, ибо коровы плохо переносят качку. Заботы эти, земные и даже приземленные (навоз, сено, молоко), не заслоняли главного — встречи с Океаном. Тогда плавание по Японскому, Охотскому, Берингову и Чукотскому морям ждалось как основное событие...

Всего день-два назад мне, признаться, еще не очень верилось, что есть Океан. Разумом, конечно, понималось — есть, но книги и карты не убеждали, описания всплывали плоскими образами, как бы вырезанными из бумаги, сердцу они были безразличны, потому что чувство Океана не существовало в душе и сердце не верило в его бытие.

Еще ярко помнился первый миг встречи с Океаном. Утро, когда попал во Владивосток, выдалось па́рное, мутное. Взбираясь по крутой улице вверх, на сопку, я знал, что Океан рядом, его можно бы увидеть хоть в этот проем между домами... Но там не виделось ничего, кроме плотной пряжи тумана, и поэтому даже тогда в глубине души оставалось сомнение.

На вершине сопки, где стоял гостеприимный дом, приветивший меня, проглянуло солнце. И тотчас из открытых окон и балконов жители стали вывешивать перины, простыни, выставлять подушки, отсыревшие за ночь от горячей тропической влаги. Но внизу все еще текло плотное молоко, и наш дом как бы парил на большом облаке под солнцем.

Мы сели завтракать. За разговорами минул примерно час. И вот я случайно, рассеянно взглянул в дверь балкона и замер в нелепом повороте, не мог сесть удобней, не мог встать...

Вокруг города распахнулся густо-синий простор, в первое мгновенье показавшийся этакой стеной, вот-вот могущей упасть на дома, ибо он затопил всю даль и высь, и воспринимался именно вертикально уходящим вверх. Потом глаза немножко привыкли и стали различать бескрайнюю горизонтальность и даль, и возникла вдруг такая легкость и радость, что, казалось, оттолкнись сейчас от стула — вылетишь и растворишься в синеве...

Так вспыхнуло и начало вызревать чувство Океана — главное условие, без которого нет смысла браться за перо и писать о тружениках моря…