Летним вечером в подворотне

– Главная наша беда, – излагает из темноты селекционер, – что мало банок. Банок должно быть много. И тогда всем будет хорошо. Пупырчатые полюбят гномиков. Гномики полюбят пупырчатых…

– Это когда ж такое будет? – раздаётся тут развязный голос из-за фанерной перегородки.

– Скоро! Очень скоро! – запальчиво восклицает селекционер. – Вот только новое дерево выведу! Банок на нём будет видимо-невидимо!..

– Нор под ним будет видимо-невидимо, – ещё развязнее отвечает голос из-за перегородки.

Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают тихо, почти шепчут… А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал, не владеют. Тот случай в строю – редчайшее исключение, чудо, можно сказать…

– Кто это у тебя там? – спрашивает Пиньков.

– Да помощник… – смущённо говорит селекционер. – Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…

– Понятно, – говорит Пиньков. – Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?

– А колдуну всё до фени, – тут же встревает голос из-за перегородки. – Он проверяющему взятку сунул.

Рядом в темноте – бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.

– Молчи! – вне себя кричит селекционер. – Я тебя по доброте покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущёнку к тушёнке привил!

«Ничего себе! – ошеломлённо думает Пиньков. – Да что они, с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?..»

– Ну и привил! – нахально отвечает испорченный мальчуган. – А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут…

– Ну, ребята… – покачав головой, говорит Пиньков. – Моё дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться, на фиг.

В темноте шорох – Голиаф очнулся и на ноги поднимается.

– Куда-куда отделяться? – робко переспрашивает хозяин ямы.

Объяснил Пиньков. И тут же – бум! бум! – селекционер с Голиафом.

– Что? Уже отделились? – спрашивает наглец из-за перегородки, хотя прекрасно ведь понимает, что произошло…

Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте: где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: моё, мол, дело – сторона… Просто дружеский совет, да и не совет даже, а так, сочувствие… Обидно же за гномиков-то!..

Короче, в яме и заночевали. Подъём сыграли чуть свет. Утро, товарищ старший лейтенант, прямо-таки лучезарное. Речка разлилась – аж до того берега! Дали кругом расстилаются… Так точно, в овраге… А почему нет, товарищ старший лейтенант? Впереди – да, согласен, впереди овраг смыкается, а если оглянуться, то там он, напротив, расходится, расходится… до бесконечности. Есть такое явление в природе: два луча, например, из одной точки… Так что если в ту сторону, то расстилающиеся дали там вполне могли быть… И даже были…

К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде. Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит… Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая… Виноват, товарищ старший лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно, хайло не откроют.

Ну, Пиньков – парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак игриво по холке – та, дура, и растаяла.

Прошли в бункер. А там ещё один пупырчатый, да такой, что и «Смирно!» ему не скомандуешь. А скомандуешь – всё равно толку не будет, потому что потолок в бункере низковат.

– К колдуну с докладом, – говорит рядовой Пиньков.

А мордоворот этот его вроде и не слышит – смотрит с весёлым удивлением на съёжившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть или погодить немного.

– Э! Э! – говорит Пиньков. – Ты на него так не смотри. Это со мной.

В жёлтеньких глазёнках у пупырчатого – сожаление. Поглядел ещё раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки. А там – дверца. К колдуну, видать.

Хотели оба пройти – не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает, а на гномика рычит: нет, и всё. Что тут будешь делать!

– Ладно, – говорит Пиньков. – Придётся тебе, Голька, в предбаннике подождать. Если кто обидит… – тут Пиньков поворачивается и пристально смотрит в глаза пупырчатому. – Скажи мне – голову буду свёртывать против резьбы. Чтоб враз и навсегда.

Вошёл. Лежит колдун живёхонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворённо чему-то улыбается. Увидел Пинькова – обрадовался.

– А, служивый! Здорово, здорово…

– Здоровей видали, – холодно отвечает ему Пиньков. – Ты что ж делаешь, дед?

– А что такое?

– Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..

– Быть того не может, – лукаво отвечает колдун. – Мне об этом никто не докладывал…

– Ещё бы они тебе сами на себя стучали! – говорит Пиньков. – Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло: селекционеры и те впроголодь живут!..

– Да-да, – прикинувшись озабоченным, говорит колдун. – Вот это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам ставки поднять…

– Да разве в одних селекционерах дело? – перебивает его Пиньков. – Я вон гномика с собой привёл, он тебе больше моего расскажет!