ЛетныеДневники ЧастьШестая

                  18.06. В Мирном работала недружная смена: все друг друга боятся, с ментами делиться не хотят. Короче, зайцев мы нашли, большею частью детей Кавказа, но перевозки зашумели; пришлось зайцам срочно покупать билеты и проходить досмотр как положено. В полете мы  с них, сидящих друг на друге, взяли мзду – за то, что они сидят друг на друге, но летят. Мзда была с благодарностью дана и благосклонно принята, правда, в меньшем чем обычно количестве, раз люди вынуждены были купить билеты. Но что такое лишняя пара тысяч для гражданина сопредельного государства. Просто у нас еще есть остатки совести. Но тысячу шестьсот я себе в карман положил. Это на 11 кило мяса. Морозилку-то новую, вожделенную, еще и не включали, а пора бы.

                 Завтра опять Мирный. Туда стал ходить из Москвы беспосадочный Ил-62. Конкуренты. Те совестью не мучаются, и никогда ее у них не было, а задний багажник у них вмещает куда больше, чем наш техотсек. Так что, пока они не пронюхали обстановку, надо брать свое.

                  Оксанин одноклассник после школы все не мог определиться. Хотел устроиться к нам бортпроводником, я даже ходил за него хлопотать, но что-то там не срослось. Он частенько захаживал к нам, но  никак себе не мог ответить на вопрос: как же жить, как обеспечить будущую семью? Ну, учеба в институте у него не пошла. Заглядывался на Оксану, но… не мог удовлетворить ее интеллектуальные запросы. Спортсмен.

                  А потом как-то быстро женился на дочке моего коллеги, родили ребенка, устроился работать на алюминиевый завод. И сейчас зарабатывает честным трудом 23 тысячи в месяц. Ему 23 года – и 23 тысячи. Мне лет чуть побольше, а зарплата чуть поменьше.

                 И я тоже задаю вопросы. Почему рабочий на заводе получает больше и живет лучше, чем я, пилот?

                 Я ему не завидую. Сходите в цех  и гляньте: там такие электромагнитные поля, что лом  между ваннами стоит, качается, не знает  в какую сторону упасть.

                Но слетайте и со мной в кабине.

                Неудобно как-то зарабатывать меньше мальчишки. Ну что ж, приворуем.

                Идет всеобщий, обвальный спад производства. Никто в этой рухнувшей системе не хочет работать: невыгодно. Выгодно торговать, спекулировать, воровать. Растут как грибы ларьки в нашем вокзале.

                 Я не хочу докапываться, какими путями что где достается. Вижу только: жизнь стала темным лесом, где за каждым кустом сидит хищник и дерет с проходящего, а тот, за своим кустом, – с другого.

                  Мне не изменить этот порядок… но и не пережить его в чистоплюйстве. Не тот век. Надо выбирать свой куст. Откуда я знаю, где и как добыл свои тысячи обдираемый мною заяц. Это его проблемы.

                 Обидно ли мне, что стал люмпеном? Да уже как-то и не очень. Жизнь надо принимать как есть. В этой нашей совковой жизни не стало места классикам, их ни к чему не приложишь: Чехова, Достоевского, Толстого… А наши, современные, Солженицын и пр., тоже уже не нужны. И их время прошло.

                 Утром перед вылетом зашел в контору, там как раз сидит наш профсоюзный бог, вхожий во все высокие двери. Короче, он нам выбил гарантированный заработок 23 тысячи, не подходя к самолету, как он выразился. Правительство идет на любые обещания, а значит, не собирается нести никакой ответственности в этом развале.

                Что такое будут эти 23 тысячи к зиме?

                Рассказывал нам эпопею, как он хотел сдать чек и получить по нему обратно наличные деньги, что законом разрешено. Ни у нас, ни в Москве ничего не получилось, не берут. Он пошел к министру финансов, взял его за руку и обошел с ним ряд магазинов, аптек и сберкасс. В сберкассе сказал: вот перед вами стоит министр финансов. А тетя из окошка ему: а что мне ваш министр – чеки могут подделывать, зачем мне брать на себя?

                 Короче, выдали деньги только по письменному указанию министра.

Такая вот ситуация. Такое вот правительство. Такая вот у него власть. И такое вот наше быдло: никого не боится.

                 Я за гайдаровские пять тысяч на руки работать не хочу. Противно. И бросить не бросишь, и работать нет желания. Так… кантоваться до лучших времен.  Я вынужден брать взятку с пассажира.

                 Только и держит теперь, именно теперь, когда не стало денежной массы, возможность ограбить пассажира. Это наша золотая жила, и пока она не иссякла, надо доить.

                 А Надя на работе ворует бензин, понемногу, но нам хватает ездить на дачу. Если же не воровать, то те огурцы встанут нам дороже, чем на рынке. А электричкой ездить под силу только взрослому и сильному мужику. Недавно там на платформе бабку насмерть затоптали. А она же  рассчитывала жить с той дачи. Жить!

                 У нас в бане основной контингент – рабочие алюминиевого завода. Я все допытываюсь у них о роли человека на этом современном производстве. Ну, оно, действительно, современное: аноды-катоды, электролиз, крылатый металл, – это вам не паровоз Черепанова.

                 Опуская все технологические подробности, можно сделать вывод: электролизник – дворник при электролизной ванне. И за это, за две извилины, ему платят. Ну, и за дым, и за стоящие ломы. И выходит, у него зарплата больше, чем у пилота. А ведь у пилота четыре извилины. Нет, несправедливо.