Лето

– Так, – берет слово Тоотс. – Теперь добавь сюда еще свои пятьдесят, потом и Тали добавит свои пятьдесят, и ты сможешь передать от меня привет Лаакману и сказать ему, что Тоотс сам скоро откроет типографию и наложит свою лапу на все печатные заказы всех трех губерний. Налейте-ка мне побыстрее еще чуть-чуть, я вижу, небо проясняется, сейчас засуну полы за пояс и задам стрекача. Особой охоты ехать домой у меня нет, но что поделаешь: старик будет ворчать – обещал, скажет, прийти и не идет. У Тыниссона еще время есть, он у нас барин, разъезжает на этом… ну, как его… на котле или на чугунке. А мне, прогоревшему опману, только и плестись на кляче, а если дорога в гору, то и пешечком. Ничего не поделаешь: всем в малиннике не уместиться, кое-кому и на выгоне оставаться. Так вот и богач и бедняк: стоят друг против друза, а обоих их бог создал. А когда приеду в следующий раз, чтоб книга была готова! Один экземпляр захвачу с собой в Паунвере, или в Россию, или черт его знает – куда придется. Однако пора и честь знать, короче говоря, я ухожу: «Денек разгулялся, кругом благодать, пусти меня в люди, родимая мать».

Котомку возьму, на чужбину пущусь
и к мастеру там на работу наймусь, —

подхватывает Киппель и настежь распахивает окно.

– Да, дождь прошел, – говорит он, – редкие капельки еще падают с тучи. Жаль, очень жаль, что господину опману некогда, а то съездили бы с ним вдвоем на речку, при факелах рыбу половить.

– В другой раз, – отвечает опман. – В другой раз и я приеду на чугунке, тогда старик не будет за мной, как хвост, тащиться. Останусь тогда денька на два – на три. И на рыбалку можно будет съездить, и в городе осмотреться. А на этот раз – будьте здоровы, желаю вам всяческих благ.

– Будь здоров, всего наилучшего! – Друзья и управляющий торговлей с чувством пожимают Тоотсу руку. – Счастливого пути! Благополучно добраться к дому!

– Бес его знает, как еще дело сложится с этой поездкой, – направляясь к дверям, с сомнением в голосе замечает опман. – На возу – бочек с салакой целая куча, примащивайся на них вместе со стариком, точно мартышка на шарманке… еще, чего доброго, ось поломается или кляча дух испустит – черт знает, мало ли что может в пути приключиться. До Паунвере добираться долго – как от праздника до праздника, да еще дорога после дождя раскисла… бог знает, увидимся ли мы с вами еще на этом свете. Как вы думаете, ежели я оттуда, с груды бочонков, грохнусь и бочонок мне на живот свалится – лопну тогда, как дудка или как гриб-ноздряк, разрежет меня надвое, точно фалды на пиджаке у этого… как бишь его, портного Кийра. А все-таки хорошо, что я тут подучился, как сидеть на ящиках, и падать уже умею, только вот не везде на дороге кровать найдешь. Но одно могу сказать тебе, Тыниссон: как увижу, что мерин из сил выбивается, так возьму твою салаку и выброшу на дорогу. Можешь потом проехать по этой самой дороге и подобрать уже селедку: кто посеет ветер – пожнет бурю, а кто посеет салаку, тот пожнет селедку.

– Ох, пустомеля! – укоряет его Тыниссон. – Да уходи ты наконец.

– Сейчас уйду, чудак, – отвечает Тоотс и возвращается к столу. – Не оставаться же мне здесь, раз старикан ждет. Но вот что я еще хотел сказать – чуть не забыл… Тали, ты же обещал передать записку на хутор Сааре?

– Не нужно. Скажи сам, без записки: пусть пришлют денег.

– Ну хорошо, а сколько? Может хочешь, чтобы отец твой продал хутор Сааре и все деньги тебе послал?

– Ну… скажи рублей сто.

– Ладно! А что мне передать… там… сам знаешь… чуть подальше… на хуторе Рая или в этом роде?..

– Ничего. Передай привет.

– А если спросят – когда домой приедешь или же в этом роде?..

– Скажи, что… что скоро приедет.

Отлично.

XIX

Дома Тоотс узнает от матери новость, которая, как говорится, ни в какие ворота не лезет. Оказывается, мать вчера, то есть во вторник, была в Паунвере в лавке и там хозяйки судачили о том, что Тээле с хутора Рая собирается замуж за старшего сына портного Кийра. Правда, сначала этому Жоржу якобы придется поехать в Россию поучиться на опмана, но помолвка будто бы назначена уже на следующее воскресенье. Конечно, ей-то, матери Йоозепа, неведомо, сколько тут правды, сколько вранья, но бабы судачили именно так и еще при этом добавляли: вишь ты!

Управляющий имением, раздув ноздри, растерянно выслушивает эту невероятную новость; у него сейчас такое чувство, словно ему накинули на шею просмоленный канат и затягивают мертвым узлом. Все могло случиться, даже воры могли за это время побывать в Заболотье, но это известие… это просто дико.

– Ну да, ну и что, – пытается он наконец собраться с мыслями, – будет на белом свете одной портняжной мадам больше.

– Да нет, – отвечает мать, – не портняжной, а опманской, ведь Жорж едет в Россию.