Курт скандально известен. Это художник, который лает собакой по вечерам, и его лай можно услышать на всех улицах лагеря. Говорят, он спит, как собака, в корзине, а не на кровати. Дэниэл был в кафе художников, когда Курт проделал трюк с чашкой и блюдцем. Вообще-то редко можно найти чашку, которая подходит к блюдцу, но у Курта она была, и он сидел за столиком в кафе, окруженный людьми, которые разговаривали друг с другом, а в зале понемногу становилось все тише и тише из-за гудящего голоса Курта и из-за того, что Курт делал: он медленно вращал чашку и блюдце перед собой, снова и снова повторяя слово «ложь, ложь, ложь». Нет, это было по-немецки, немецкое слово
Тишина.
Все в зале – в шоке.
Потом все закричали, засмеялись – сердитые, довольные. Все одновременно.
Сам Дэниэл почувствовал, что дышал полной грудью впервые за… он не знал сколько. С тех пор как их арестовали? За много лет, почти десять? С того времени, как дни стали кошмарными?
Все в лагере знают, что творчество Курта высмеивал сам Гитлер.
Если мы когда-нибудь выберемся отсюда, и выберемся живыми, а не мертвыми, – сказал Сириль, слушая как-то вечером лай в сумерках, – я куплю собаку и назову ее Куртом. Лай Курта приносит реальную пользу. Когда тот старикашка из соседней с нами комнаты просыпается и кричит: «Помогите, меня убивают», я говорю самому себе или говорю Целю: «Засыпай обратно, ведь это просто кто-то лает в ответ на лай таксы Курта».
Курт очень крепко держит руку Дэниэла обеими руками.
Я чувствую себя везучим и счастливым, что с тобой познакомился, – говорит он. – Ты – человек, которому всегда сопутствуют везение и удача.
Он пожимает Дэниэлу руку.
Теперь я пожал юношескую руку удачливого везения, – говорит Курт. – Теперь я уцелею в этой войне. Да ты
Он ведет Дэниэла наверх – показать свою мастерскую.
Курт работает над коллажем. Кажется, будто он сделан из радужного кружева.
Дэниэл видит, что он из рыбьей чешуи.
В комнате странный запах – резкий, сладкий. Тогда Дэниэл вспоминает ходившую по лагерю сплетню о том, как Курт опрокинул свой ночной горшок и запаниковал, что многодневное содержимое горшка просочится сквозь половицы в комнату внизу и тогда у Курта отберут мастерскую.
(Ходит слух, что Курт сорвал с себя одежду, чтобы вытереть пол.
А затем надел все на себя обратно, – говорит Сириль.)
По всей комнате, на отломанных кусках дерева и даже на сломанных ножках старого фортепьяно, расставлены зеленовато-голубые изваяния голов, зверей, неопределенных фигур. Они шишкастые, шершавые на вид. В них есть что-то странно знакомое.
Курт спрашивает Дэниэла, не трудно ли ему будет откладывать и передавать из столовой или со склада все, что никто не хочет использовать, или есть, вещи, которые зачастую выбрасывают. Пустые пачки из-под сигарет или зубной пасты, шоколадные обертки. Сгнившие капустные листья. А еще Курту позарез нужна любая недоеденная каша, если Дэниэл вдруг наткнется на нее в мусорном баке после завтрака.
Тогда-то Дэниэл замечает, что скульптуры сделаны из затвердевшей каши и что каша, из которой они сделаны, так заплесневела, что на каждой скульптуре растут зеленые волосы.
Эти скульптуры живые, – говорит он.
Курт хмурится.
Нет похвалы выше, – говорит он.
Его хмурый взгляд сродни улыбке.
Дэниэл открывает глаза.
Вы прошли через войны, – говорит соседская дочь.
Ее рука лежит у него на плече.
Вы метались, ворочались и звали, – говорит она.
Она принесла ему на подносе суп.
Да, – говорит он. – Вообще-то, да.
Где вы были? – говорит она. – Что вам снилось?
Я гулял по городу Дугласу, – говорит Дэниэл. – Все мы. Мы шли в «Синематограф», и охранник, который был с нами, дал мне поносить свое ружье, потому что устал.
Значит, во сне вы могли убежать, – говорит она. – У вас же было ружье. Вы могли навести ружье на этого охранника и быстро смыться.
Дэниэл смеется.
Это был не сон, – говорит он. – Это реальный случай. Да и куда бежать? Только фашисты пытались сбежать.
Он кладет ложку на поднос.