Лето

- Брось-ка ты эти речи, Авдей! - говорит Егор, закуривая снова.

Но Авдей, должно быть, не всё рассказал и продолжает бессвязно:

- Плачет - для кого работал полста лет! Для чужого человека! Избу хочет нам ставить отдельную, земли даст пять десятин, пару лошадей, корову...

Он взмахивает правой рукой, пальцы на ней растопырены и загнуты крючками - это неприятно видеть.

- Я говорю - довольно уж, Авдей! - нехотя сказал Досекин. - Что у тебя будет и что будет с тобой - потом увидим.

Он встал, подошёл к нему вплоть.

- Не знаю, как другие, а я плохо верю в дружбу сытого с голодным, и ты лучше не обещай дружбы, эта ноша не по силам, пожалуй, будет тебе. Не обещай! А обещай одно: держать язык за зубами всегда, и ныне, и во веки веков. Вот это...

- Братцы! Егор! - воскликнул Авдей, странно топая ногами.

- Подожди!

- Мы с тобой товарищи измала...

- Погоди! - тихо и твёрдо остановил его Досекин. - Ты запомни - если благодаря твоему языку хоть один человек когда-нибудь...

- Егор Петрович! - плачевно воззвал Никин. - Обидно мне...

И Варя шепчет:

- Жалко его...

А мне - не жалко.

Душа моя окутана сумраком и холодна. Глажу тихонько Барину руку, молчу, смотрю на лицо Егора и чувствую, как тяжело ему говорить.

- Ты понял, что я говорю?

- Эх, Егор!

- Пойми! Я тебе грозить не стану - зачем грозить? Ты знаешь меня, знаешь, что я упрям, задуманного не брошу, не доведя до конца. Вот и весь разговор!

Никин изломанно опустился на лавку и, вздыхая, ворчит:

- Обидел ты меня... а за что?

- Я не обижал тебя, нет! - говорит Егор, помахивая шапкой. - Я, брат, знаю - в эту минуту ты себе веришь. Только я уж не первый раз слышу такие речи и обещания, бывало это: выпадет человеку жирная кость, примется он глодать её и одичает. Было это!

- Увидишь! - пообещал Авдей и, помолчав ещё, тише добавил: - Я теперь несколько отойду от вас...

Егор опустил голову, тихо сказав:

- Конечно!

"Сейчас это кончится", - облегчённо подумал я. А по щекам Вари текут слёзы.

С минуту молчали. Потом Никин пробормотал:

- Он скоро умрёт, тогда увидите, как я...

- Ну, - молвил Егор, заглушая эти слова, - пожалуй, время спать!

И надел шапку.

Авдей Никин медленно поднялся на ноги, стал прощаться. Сжимая мою руку обеими своими, он просительно сказал мне:

- Разговори его, Егор Петрович, чтобы он верил мне!

- Ладно, - ответил я.

Мне показалось, что глаза его радостно заблестели, когда он увидел Варины слёзы.

Он ушёл, не спеша и с большим усилием отрывая от пола отяжелевшие ноги.

Егор остался и тотчас будто бы весело заговорил:

- Ну, дорогие товарищи, мне тоже надо идти, устал я сегодня...

Я взял его за руки, молча посмотрел в глаза; усмехнулся Егор и опустил голову, сильно встряхнув руки мои.

- Крепок же ты характером! - говорит ему Варя с ласковым уважением и удивлённо, с грустью, шепчет:

- А он-то, Авдей, раскис, размяк, ай-яй! Вот те и Авдей...

Вздохнул Егор и, отведя глаза в сторону, смущённо, негромко ворчит:

- Я про эти его дела давно знаю, врёт он, что Кузьма его соблазнил, врёт, шалыган! Всё я тут знаю, только стыдно мне было сказать тебе, тёзка, про это, стыдно, понимаешь, нехорошо!

И, сильно тряхнув головой, он снова крепко пожимает мои руки, говоря:

- Люблю я людей, которых не одолевают все эти коровы, лошади, телеги, хомуты, - у настоящего свободного человека всё - внутри, и когда он выберет чего-нибудь снаружи, так уж это будет самое лучшее, я про тебя сказал, тёзка, и про тебя, Варвара Кирилловна, - от души! А больше ничего не хочу говорить - ну его ко всем чертям! До свиданья, друзья...

Лицо его хорошо загорелось, глаза стали невиданно мною мягки и лучисты, он ушёл, весело засмеявшись, а мы остались, счастливые его лаской, и долго и тихо говорили о нём, с грустью любуясь человеком, задушевно гадая о судьбе его.

- Какой надёжный он, какой крепкий! - не раз задумчиво сказала Варя, и хорошо было слышать похвалы ему из её уст.

Эти двуличные, печальные и смешные дела быстро забывались нами в торопливой работе, всё более широко разгоравшейся с каждым днём. И всё ярче пламенели вокруг нас леса в пёстрых красках урядливой осени. Уже дня по два и по три кряду над округой неподвижно стояли серые, скупые облака, точно смёрзлись они над землёю ледяным сводом, холодно думая - не пора ли одеть её в белые одежды снега?

Утешали нас с Егором Алёша и Кузин: между ними наладилась какая-то особая дружба, бранчливая, насквозь прошитая взаимными издёвками. Всё чаще замечаем мы, сходятся они вдвоём, вместе путешествуют в город и с глазу на глаз, очевидно, иначе говорят, а при людях обязательно задевают друг друга и насмешничают, словно конфузясь своей дружбы.