Лето без милосердия

— Крах и разорение? — переспросил Шоррент, и его недоумение в этот момент было абсолютно искренним. — Сложно поверить. Но, друг мой, ведь я не банкир и даже, увы, не миллионер.

— Вы подданный андарской короны, — почти неслышно проговорил Альденс. — Весьма верный, как я понимаю, подданный. Следовательно, у нас с вами общий враг. Я ведь не прошу у вас, так сказать, материальной помощи. Но вы могли бы применить свои таланты к общей пользе. К выгоде нашего банковского дома и вашей страны.

Очевидно, это был тот самый случай, когда нужно сначала хватать удачу за хвост, а уж после — разбираться, что, собственно, поймал. Пока что ясно было лишь одно — «Лонример и сыновья» каким-то странным образом оказался на пороге краха, и виной тому, очевидно, одарские конкуренты. «Гьяппа и Гьяппа»? Ах да, ещё Альденс упомянул какие-то «последние вести», от которых все в растерянности. Но ни сам Шоррент, ни ди Скавалль не слыхали в последние дни ровным счётом ничего, способного ввергнуть в растерянность даже нежную барышню! Не говоря уж о прожжённых адептах процентных ставок, векселей и займов.

— Насколько я понял, ваше руководство не поручало вам связаться со мной? Я, конечно, приобрёл некую известность в этом городе, но вряд ли кто-то ещё, кроме вас, мой друг, считает меня спасителем финансистов. А господину Лонримеру я даже не представлен.

— И это большое упущение, — серьёзно и даже торжественно сказал Альденс. — Господин Лонример ни разу не имел удовольствия беседовать с вами и, следовательно, не мог оценить по достоинству ваш острый ум. Но сейчас я возьму на себя смелость не только представить вас, но и отрекомендовать нашим союзником. Если вы, разумеется, не против.

— Я до сих пор не знаю, в чем дело, — напомнил Шоррент. — Но я в любом случае не против. Скажу откровенно, мне нравится быть вашим клиентом, и я не хочу в столь сложное время искать другой банковский дом, настолько же достойный доверия.

— Благодарю, — Альденс схватил ладонь Шоррента двумя руками, тряс, сжимая все крепче, и теперь уже Шоррент сказал:

— Идёмте же. В любых критических ситуациях цена потерянного времени может оказаться слишком высокой.

В критических ситуациях цена потерянного времени может оказаться слишком высокой. Граф Винсенн ди Скавалль знал это лучше многих, а потому считал крайне глупой привычку задавать кучу уточняющих вопросов, услышав слово «срочно».

Вот и сейчас, прочитав переданную мальчишкой-курьером записку, он велел подать экипаж, бросил взгляд в зеркало, проверяя безупречность образа светского льва, и сказал молча наблюдавшей за ним жене:

— Шоррент просит срочно приехать. Не знаю, что стряслось, но дождись меня дома. В крайнем случае, сегодняшний спектакль пройдёт без нас; ничего не потеряем, кроме порции отборного злословия.

— Как скажешь, дорогой.

Получив напутственный поцелуй в щеку, слишком целомудренный для того, чтобы не задуматься о вечере в компании только супруги, ди Скавалль сбежал вниз, запрыгнул в экипаж и приказал кучеру:

— Банковская площадь!

Шоррент ждал его в банковском доме «Лонример и сыновья», и ди Скавалль даже предположить не мог, зачем. Впрочем, к чему гадать, когда уже через четверть часа все выяснится.

С банкирами граф ди Скавалль общался не больше, чем любой другой представитель аристократии, то есть сугубо по необходимости. Меркантильность не пристала дворянину, интересоваться финансами — моветон, а уж что короли взяли моду награждать этих презренных денежных мешков дворянством за услуги — кошмар и немыслимое падение устоев! Именно поэтому работу с банковскими домами, как и с негоциантами, взял на себя Шоррент. Однако с Айсеном Лонримером, нынешним владельцем дома «Лонример и сыновья», семейство ди Скаваллей пересекалось не реже двух раз в месяц в довольно-таки демократичном поэтическом салоне, устроенном редактором «Вестника Линда». Старый банкир был в некотором роде философом, находил удовольствие в наблюдении за буйной молодёжью и сопровождал безумства юнцов до крайности едкими комментариями. Если бы не семейное дело, из господина Лонримера мог бы, пожалуй, выйти весьма ядовитый борзописец скандальной светской хроники, сокрушитель репутаций и мастер убивающих насмерть заголовков.

Однако в вопросах собственного благополучия директор Лонример оказался отнюдь не философом. Навстречу ди Скаваллю поднялся совершенно разбитый старик, в котором с трудом угадывался блестящий холодный циник с осиным жалом вместо языка.

— Проходите, граф, садитесь, — даже голос утратил выразительность, приобретя взамен старческие дребезжащие нотки. — Право, я сам не вполне понимаю, зачем оторвал вас от дел, но господин Шоррент…