Лето бородатых пионеров (сборник)

Животное помнило тот день. Как только скатерть расстелили, оно разлеглось посредине, думая, что вся эта ослепительная белизна означает особый праздник, центром которого должно стать оно – такое черное-пречерное. Но хозяин больно стукнул по спине и согнал наивно-честолюбивое существо. И привело другое, себе подобное – только длинноволосое, резко пахнущее и с совершенно, до розовокожести стертой шерсткой.

Потом-то хозяин подобрел, пытался гладить, много раз повторял, когда выходило длинноволосое: «Здоровый левак укрепляет брак, так-то, Кузя!» – хозяин любил такие присказки, хотя они часто совершенно не соответствовали действительности, он был закоренело холост. Но животное не прощало – оно было памятливо, на всякие глупые клички не отзывалось, и уже вынашивало план мести.

Наутро, когда длинноволосое толклось в прихожей перед зеркалом, животное, затаившееся среди туфель, ботинок и тапочек хозяина, кинулось, выпустив когти, на непокрытую шерсткой, ненавистную кожу.

– Мои колготки! – завизжало длинноволосое существо.

И, хотя затрещина хозяина угодила точно между остреньких ушек, животное еще долго довольно урчало, закутавшись в свой любимый свитер, лежавший в шкафу, который они, глупые, конечно же, забыли запереть.

К хозяину вообще приходило много людей. Обычно они садились за шаткий стол, ставили на него разные склянки и блюдца для еды. Как правило, все были радостны шумны, потому что всякий раз отмечали удавшиеся дела.

Во время последнего застолья животному уделяли особое внимание.

– Тебя, Кузя, шестикратно увековечили! – говорил хозяин, пытаясь дать животному какой-то прозрачной гадости.

Оно не понимало, почему его гладят и в то же время, по всему, хотят отравить. Оно не понимало и не могло понять, что хозяин был удачливым агентом художественного фонда – это и человеческому пониманию было бы малодоступно. В тот раз хозяину удалось, как он выражался, «сбагрить» шесть гипсовых львов, которые теперь восседают вокруг центральной конторы среднерусского колхоза, бессмысленно глядя вдаль, без надежды увидеть хоть нечто, напоминающее саванну…

Но в самый последний раз хозяин приходил с тихим востроносеньким человеком, непохожим ни на кого из прежних гостей. От него пахло так сильно и необычно, что животное потом долго «умывалось», пытаясь избавиться от слапсшибающего смешения запахов.

– Ты, Веня, конечно великий изобретатель, – говорил хозяин пришельцу, – но прошу: не забывай о нем! Он прожорливый, и если не пожрет – в три дня концы отдаст!

Человек по просьбе хозяина сам открыл обе банки, раз триста произнес «кис-кис», но животное не подходило. Оно было скорее готово стерпеть тысячекратный запах всех комнатных и двухкомнатных – таких, как известно, немало – собак подъезда, чем этот дикий аромат.

Отчаявшись ублажить злобно шипящее чернющее существо, человек неуверенно спросил хозяина:

– А ты когда вернешься?

– Новый год отметим у подножья, ну а потом – восхождение и спуск, – ответил хозяин. – Если ног не переломаю, дней через десять…

Со времени того разговора никто так и не заходил.

И пришлось все-таки, превозмогая отвращение, до блеска вычистить дурнопахнущие банки.

Уже не до прыжков было. Уже давно вырвалось из темных глубин до поры теснимое природной горделивостью, жалкое «мяу». Вырвалось, и неуправляемо скрипело, скрежетало и верещало на все лады.

Некогда барабанно-тугое брюхо теперь болталось складками, как у видавшей виды свиноматки.

Ободранные и разбросанные листья диковинных растений, старые газеты, исписанные хозяином листочки со словами туристических песен, растерзанный телефонный справочник и гудящая телефонная трубка, – все это было облеплено влажными песчинками из разметанного в припадках голодного бешенства ящика. Животное уже перешло бы в мир иной, коего ему подобные достойны не меньше, чем их хозяева, – если бы из крана на кухне не капала вода.

Бесхозяйственность хозяина спасала. Животное часами ловило капли. Вода ничем не пахла. Она пахла жизнью.

И вот настал день, когда в замочной скважине полузабыто зашелестело. В дверях показался хозяин. Рядом с ним снова был тот востроносенький с дурным запахом.

И вдруг на них, спотыкаясь и царапая паркет, бросилось нечто истощенно-всклокоченно-пыльное и верещащее, явно утратившее сомнительную честь именоваться домашним. Хозяин вопросительно взглянул на востроносенького.

– И вот так – каждый день! – сказал тот, недолго думая.

Культпоход

Из распахнутого окна двухэтажного деревянного дома, построенного в неопределенные годы, доносятся возбужденные голоса. Задрав голову и бессмысленно щурясь, к ним прислушивается сухонький мужичок, который уже успел использовать долгожданное воскресное утро для вливания в себя нескольких стаканчиков «красного». Теперь же он стоит, прислонившись к березке с покрытыми пылью листьями, и, несмотря на полную опустелость карманов, страстно не желает идти домой, хотя его программа на сегодня вроде бы исчерпана, да и каждая минута промедления увеличивает накал предстоящей встречи с домашними.