Лето Эпох

— Значит, идём туда — принял решение за всех Вовка и, поправив лямки вещмешка, уверенно зашагал в нужном направлении, но вдруг остановился — Света, а как его зовут, деда этого?

— Фрол Фомич, всю жизнь машинистом на паровозах отработал, а как слепнуть стал, так теперь дома сидит, но карточку рабочую всё равно получает, за заслуги.

— Кого еще там по ночам носит — раздался грубый надтреснутый голос из-за дверей больших, судя по размеру пристройки, сеней.

— Фрол Фомич — откликнулся Вовка, брать под контроль старого железнодорожника почему-то не хотелось — нам на станции сказали, что у вас переночевать можно, если пустите, конечно. Мы только что в город прибыли, лейтенант убежал к начальству, а нам сказал искать место для ночлега самим или на стации ночевать. Вот мы и решили поискать. Со мной еще боец и две девушки, связистки.

С той стороны дверей, со звяком откинулся крючок, и она резко распахнулась, Вовка вовремя успел отскочить назад, а то не миновать бы ему шишки на лбу.

— Шустрый — похвалил ворчливо дед — только жрать у меня ничего нет. Если хотите, в погребе картошка, сами придумывайте чего-нибудь.

И отошел в сторону, пропуская ребят.

— У нас всё есть — проговорил тихо Сашка, проходя мимо — спасибо Фрол Фомич.

Тот только качнул ручным железнодорожным фонарём в руках.

Света с Ветой шустро устроили поздний ужин, распотрошив Вовкин рюкзак, самый тяжелый из всех, там только банок с тушенкой было десять штук, да и остальные продукты.

Вовка полдня с ним на плечах шел, но даже не чувствовал ни малейшей усталости. Только потёр натертые лямками плечи, скинув его на широкую скамью.

Сашка же раскочегарив, знакомый ему, по детству, керогаз, разогрел банки с тушенкой и поставил чайник.

— Фрол Фомич — позвала деда Светлана, когда всё было готово, и чайник стал издавать характерные звуки закипающей воды — пойдемте ужинать. Правда у нас только хлеб и тушенка, еще сосиски американские в банках, готовить поздно уже. Завтра приготовим, обещаем.

Дед, кряхтя, поднялся с лавки у окна, откуда наблюдал за суетой ребят и шагнул к столу, занимая главное место, оставленное ему. Вовка хотел было сам там пристроиться, но Сашка вовремя ухватил его за рукав и развернул совсем в другую сторону. Дед от окна одобрительно хрюкнул.

— Деревенский? — спросил старый железнодорожник, щуря подслеповатые глаза, садясь за стол, у Сашки.

— Да, из Вантеевки. Пряшкины мы.

— Знаю такую деревеньку, бывал там до войны, зайцев по первому снегу гоняли. А ты, из каких Пряшкиных, там ведь полдеревни Пряшкины, а вторая половина Вантеевы.

— С коровьих выселок, это у самого леса.

— Нет, тех не знаю, в ту сторону не хаживали.

Вовка тем временем, сковырнул с прозрачной бутылки сургучную пробку и чуть плеснул на дно своего котелка, разбавил водой из стоящего у входа ведра. Он видел, в кино так делали.

— Спирт? — Завертел носом дед — а чо в котелке-то, не в окопах же. Слышь, молодуха, а ну-ка посмотри там, в шкафу, рюмки должны быть, красивые такие, хрустальные — с гордостью произнес он последние слова.

— Вета кинулась к висячему на стене шкафу со стеклянными дверцами, увешанными семейными фотографиями. Нашла. Достала. Принесла, расставила.

— Вот, другое дело, а то придумал тоже — проворчал дед, когда Вовка закончил разливать прозрачную жидкость из солдатского котелка.

— Ну, за победу — поднял Вовка свою рюмку.

Дружно чокнулись и выпили.

Дед скривился — ты чо это, развел что ли?

— Так — растерялся Вовка — женщины…

— Вот им и разводи… Наливай — протянул он пустую тару.

Вовка привстав, разлил прямо из бутылки в три рюмки до краев спирта и в три плеснул чуть на донышко. Выгнулся, дотянулся до алюминиевого ковша, что плавал в ведре, зачерпнул и поставил его прямо на стол.

На это раз дед одобрительно кивнул.

Снова выпили. Только девушки в этот раз лишь слегка помочили губы.

Крякнув, дед опустошил рюмку и широкой ладонью, прикрыв рот, выдохнул — на-аш — удовлетворенно прошипел он, через силу делая уже вдох — не то, что американская моча.

Разогретая на керогазе тушенка исходила паром и мясным духом разложенная по тарелкам, сводя с ума желудки.

Дед кивнул и взял ложку — ешьте, чего сидите…?

Вовка с Сашкой посмотрели друг на друга, всё еще держа в руках рюмки.

Вовка сделав глоток, поставил рюмку на стол и схватился за ложку. То же самое проделал и Сашка, только сначала хлебнул воды из ковша.

После второй рюмки деда изрядно повело. И он начал рассказывать и рассказывать о своей нелёгкой жизни, иногда пуская скупую слезу, забыв про остывающую тушенку. Вовка же с Сашкой допили только, то, что оставалось в рюмках, дед не настаивал. Ребята слушали, не перебивали старого железнодорожника, орудуя ложками.

Наконец, деда совсем сморило, речь стала невнятной, а потом он и вовсе замолчал. Поникшей головой, примеряясь к своей тарелке с, остывшей покрывшейся белым жирным налетом, тушенкой. Вовка вовремя подхватил и отнес его в другую комнату на широкую семейную кровать. Стянул с него валенки с обрезанными голенищами, штопаную душегрейку и укрыл толстым пуховым одеялом.