Лето Эпох

Девушки назвали свои имена и фамилии и ждали продолжения разговора, но тот не торопился задавать вопросы. Он сам рассказывал, и довольно интересно, как съездил в столицу, восхищался широкими улицами и высотными домами. Описывал, как одеваются москвичи, удивлялся отсутствию очередей в магазинах. Пока не появился Семёнов с подносом. Четыре чашки парящего чая, две тарелки. Одна с печеньем, другая с бутербродами, и полная сахарница с ложечками.

Он осторожно поставил всё это перед девчонками, сам взял чашку, другую протянул профессору.

Пили ароматный чай с пластиками лимона под весёлые рассказы старого ученого.

Света рассматривала своего некогда бывшего руководителя. Такой же невысокий, немного полноватый живчик с редкими белёсыми волосами на чуть-чуть крупноватой голове. Нос как нос, нормальный, не картошкой и не длинный. Синие слегка водянистые и немного усталые глаза добряка по жизни. Но девушка знала как обманчиво это первое впечатления. Помнила, какие разносы устраивал этот добряк нерадивым сотрудникам. Пухлый, чисто выбритый подбородок с ямочкой посередине. Ровный ряд зубов. Своих ли? И неизменные, крупные в коричневой роговой оправе очки. С простыми стеклами. Как-то он сам признался, еще в той жизни, когда они днями и ночами просиживали в лаборатории, собирая установку — посмотри на меня Светочка, какой же я профессор и руководитель института без очков. Без очков я просто дедушка, добрый и ласковый. Так и уважать перестанут.

Света улыбнулась своим мыслям.

Но вот чай был выпит, бутерброды и печенье съедены и профессор замолчал, хитро прищурив глаза. Остальные тоже не торопились нарушить тишину.

— Ну-с — наконец заговорил Лев Соломонович — теперь давайте о главном. Мне Алексей рассказал, конечно, вашу удивительную историю, но хотелось бы самому послушать. И так, кто начнет милые дамы?

— Пожалуй, я — сказала Света и вздохнула. Сколько уже раз за последнее время она пересказывала свои и ребят фантастические приключения.

Рассказ длился недолго, с каждым разом он получался у неё всё не выразительнее и суше. Только голые факты.

Света закончила и замолчала, глядя на профессора. Тот глядел на неё и тоже не произносил ни слова.

Но тут вмешался Алексей.

— Профессор, девушки могут продемонстрировать свои способности, это вас убедит.

— Да, не надо, я верю. А вот волновая теория мне очень интересна. Я ведь только начал её обдумывать, даже не ничего еще конкретного. И про информационное поле планеты, лишь одни мысли. Ну и, конечно же, про ошибки.

— Ручку, бумагу и два часа времени в тишине — спокойно проговорила Света — я напишу, что сама видела и читала. И еще свои соображения и выводы.

— Отлично… Тогда я оставлю вас одну а мы пройдём в лабораторию, чтобы вам не мешать. Да, а вы не боитесь, вот так запросто рассказывать о своих приобретённых способностях.

— Нет, Лев Соломоновович, не боимся. Без лишней скромности, скажу, мы можем смести с лица земли ни один такой город как Солнечногорск и уйти очередным перемещением.

— А если перемещение будет заблокировано?

— Тогда нам придется только дорого, очень дорого продать свои жизни. Но манипулировать собой не позволим.

И света на раскрытой ладони зажгла своего светлячка. Сначала светлячка, но через секунду на её ладони ревел и бушевал раскаленный столб пламени. Правда, небольшой, чтобы ничего тут не загорелось. Но в кабинете сразу стало жарко, не смотря на распахнутые настежь окна. Бумага на столе пожелтела и съёжилась. Лак стола вспучился и пошел белыми волдырями.

Света торопливо сжала ладонь. Огонь погас, как и не было. Остался только противный запах подгоревшего лака.

— Простите… Не подумала…

Профессор с любопытством рассматривал девушек. Потом махнул рукой — интересный феномен. Но пойдёмте в другой кабинет, а здесь пусть пока проветривается, а то угорите. Да придется мебель менять. А, всё равно давно уже хотел.

Спустя два часа Света растолкала разоспавшегося в кресле Алексея и попросила его найти профессора, показывая глазами на стопку исписанной мелким почерком бумаги.

Вета, всё то время пока Светлана писала, просидела тихонечко в уголке, думая о чем-то своём. Временами улыбалась, временами хмурилась, а иногда на её лицо опускалась чуть заметная паутинка грусти.

22

Профессор отложил бумаги и задумчиво уставился на что-то там за окном. Но всё же нашел в себе силы оторваться от созерцания чего-то видимого только ему одному и недоступного другим.

Посмотрел на Свету.

— Как правильно вы изложили мои мысли…

— Это не я изложила, это вы сами. Это строки из ваших дневников, которые после смерти вы завещали Алексею. И я читала их в две тысячи десятом году. Не всё, правда, о чем сейчас жалею.

— У вас хорошая память…

— Да, хорошая, но страдает творческая составляющая.

— Ну, хорошо вы меня убедили, особенно этим — и он хлопнул ладонью по стопке листов — а не подскажите, в каком году я умру?