Лето Гелликонии

Доставая из-за пазухи свернутый в трубку документ, подтверждающий его полномочия, гонец внезапно начал дрожать: всем было известно, какая участь ждет гонцов, приносящих дурные вести.

Король мельком взглянул на документ.

— Так с чем ты прибыл ко мне, гонец?

— Речь идет о мади, ваше величество…

— О мади? При чем здесь мади?

Гонец схватился рукой за нижнюю челюсть, стараясь заставить свои зубы перестать стучать.

— Принцесса Симода Тал, ваше величество… Она мертва. Ее убили мади.

В наступившей тишине истерический смех посланника Эсомбера прозвучал особенно громко.

Глава IV Косгаттское новшество

Преодолев огромную пропасть пространства и времени, смех Элама Эсомбера достиг слуха землян. Несмотря на невообразимую даль, разделяющую два мира, Гелликонию и Землю, непроизвольная реакция посланника на тяжкий и неожиданный удар судьбы нашла отклик в сердцах жителей Земли.

Связующим мостиком между Землей и Гелликонией была земная Станция Наблюдения, искусственный спутник, называющийся Аверн. Аверн обращался вокруг Гелликонии точно так же, как сама Гелликония кружилась в бесконечном танце вокруг Беталикса, в свою очередь обращающегося вокруг Фреира. В переносном смысле Аверн являлся недремлющим оком, линзой, посредством которой зрители-земляне становились свидетелями происходящего на Гелликонии.

Жизнь обитающих на Аверне людей была целиком посвящена изучению развития цивилизации Гелликонии и ничему другому. На Аверне не знали физических страданий, например, голода или холода, но жизненное пространство было ограничено, и с этим ничего нельзя было поделать. Станция-шар имела в диаметре всего километр — тысячу метров — и внутри этой шарообразной оболочки царила жизнь скучная и однообразная.

Билли Ксиао Пин внешне был типичным представителем авернского сообщества. Труд его был исключительно умственным, его невестой была милая привлекательная девушка; обязательные физические упражнения он выполнял неукоснительно и с удовольствием; как и у всех, у него был собственный мудрый Наставник, прививающий ему высшие добродетели — смирение и покорность. Но в душе Билли отличался от других: его снедало пламя странного для сына Аверна желания. Он хотел одного — всеми правдами и неправдами преодолеть полторы тысячи километров космического пространства, очутиться на Гелликонии и увидеть там королеву МирдемИнггалу, поговорить с ней, дотронуться до нее и, может быть, только может быть, вкусить ее любви. Каждую ночь королева являлась к Билли в снах и раскрывала ему объятия.

Далекие наблюдатели на Земле взирали на события в Гелликонии под углом зрения настолько своеобразным, что обитателям Аверна, которым в отличие от них не было дела до Гелликонии, он был бы непонятен. Наблюдая развод короля ЯндолАнганола, они возвращались во времени назад и видели, что он берет начало в одном сражении в Матрассиле, в местности, носящей название Косгатт. То, что случилось там с королем ЯндолАнганолом, оказало сильнейшее влияние на его дальнейшие действия и в конце концов привело — как это стало ясно потом — к неизбежному разводу с супругой.

Битва при Косгатте произошла за пять теннеров, 240 дней или половину малого года до того дня, как король и МирдемИнггала на берегу моря разорвали брачные узы.

В местечке Косгатт король получил телесную рану, которая потом переросла в рану душевную, причинявшую ему большие страдания.

Во время битвы при Косгатте опасности подверглась не только жизнь короля, но, что самое главное, и его репутация. И словно в насмешку, эта опасность исходила от тех, кого принято было презирать, кто считался отребьем, — от дриатов.

Как не преминули отметить земляне, главной причиной поражения армии короля ЯндолАнганола в сражении при Косгатте было примененное там нововведение, крайне эффективное по тем временам во всех смыслах, то есть смертоносное и устрашающее. Это нововведение изменило жизни не только короля и королевы Борлиена, но и всего их народа, да и многих других народов тоже. Имя этому нововведению было — ружье, фитильный мушкет.

Поражение при Косгатте было вдвойне унизительно для короля потому, что он, впрочем, как и остальные возлюбленные чада Акханаба в Олдорандо и Борлиене, отзывался о дриатах с презрением. Они и людьми-то считались с очень большой натяжкой.

Граница между людьми и нелюдьми всегда была размытой. По одну сторону этой границы лежал мир иллюзорной свободы, по другую — мир не менее иллюзорной несвободы, рабства. Иные считались животными и покорно не вылезали из своих джунглей. Мади, упрямо не желающие сворачивать с тропы бесконечных кочевий, как будто могли быть отнесены к людям, но по сути оставались существами, еще не обретшими способности к познанию. Дриаты, тоже внешне похожие на людей, были чужаками, которые занесли ногу через порог, отделяющий их от человеческой расы, да так и застыли на века в таком положении.