Лето летающих

Теперь можно отдохнуть...

Студенты с серьезными, но счастливыми лицами сели около кола, сняли жаркие для лета перчатки и носовыми платками вытирали пот с лица, с рук. Вытирали, посматривая на него...

А он стоял в небе, не высоко, но и не низко, примерно на пять телеграфных столбов (наших измерительных единиц), тяжело покачиваясь из стороны в сторону и чуть виляя своим могучим хвостом, на конце которого, чувствовалось, было привязано что-то грузное.

И тут в минуту затишья обнаружилось новое и на небе и на земле.

Занятые размером, взлетом такого змея, мы только сейчас обратили внимание, что на нем что-то написано (возможно, это была привычка: и мы и ребята иной раз клеили змея из афиш, но не замечали ни букв, ни слов).

- Смотри! - воскликнул Костя. - А тут нарочно написано.

Да, конечно, нарочно! Ни одно слово, как бывало на афишах, не обрывалось где попало. Темно-красные буквы шли по низу полотнища, свободному от веревочных пут:

Товарищ, верь: взойдет она,

Звезда пленительного счастья,

Россия вспрянет ото сна...

- Это из Пушкина! - сказал Костя.

- А зачем? Лучше бы, как обыкновенно, - сердце и уголки... Представляешь, какое бы тут было сердце! С бочонок! Во!

Я развел руками и здесь увидал, что и на земле было новое, не замеченное ранее. Во-первых, народу на поле было гораздо больше, чем показалось вначале: может быть, подбежали потом. Во-вторых, были не только ребята, но и взрослые. Даже стояли в стороне три извозчичьи пролетки с седоками, которые, не сходя с экипажа, наблюдали за змеем. К одной из пролеток подбежал студент в белом кителе, который недавно вбивал кол, и что-то, показывая на змея, объяснял старику в чесучовом костюме и даме в лиловой накидке.

К нашему удивлению, около четвертой, стоявшей особняком, не извозчичьей пролетки с мордатым кучером мы заметили Графина Стаканыча. Он что-то почтительно говорил полной старой женщине в кремовой кружевной пелеринке и в шляпе с черными кружевами на седых волосах. Мы тотчас помчались к нему, чтобы поделиться впечатлениями о змее.

- Может быть, он студентов попросит!.. - выкрикивал Костя на бегу. Попросит, чтоб полетать... Попробовать... Как мы хотели...

Графин Стаканыч, оставив важную старуху в кружевах, направился к колу, к привязи змея, где сидели студенты. На полдороге мы перехватили его.

- Вы видели, как его привезли? Видели, как его к земле прижимали? затараторили мы. - Вы видели, как он поднимался? Как тянул?

Графин Стаканыч ответил, что все это он видел, но издалека, так как только что пришел. Оказывается, его перехватила на улице сидевшая уже в экипаже генеральша Таисия Тихоновна (он кивнул на женщину в кружевах) и попросила поспешить на поле: может быть, будет нужна его помощь студентам, среди которых находился и ее племянник.

- Это та, которая ножки у кресла, да? - почему-то шепотом спросил Костя. И я тотчас вспомнил весеннюю историю о превращении кресла ампир в жабу - благословенную историю, которая нас познакомила, сблизила с нашим Графином Стаканычем...

Столяр сделал строгие глаза, будто генеральша могла нас услышать, но тут же по-обычному заулыбался, заподмигивал.

- А сейчас они гневаться изволят-с на племянника! - сказал он доверительно. - Зачем-с написали на змее какие-то зажигательные слова! К себе племянника требуют.

Он говорил с нами, как со взрослыми, но мы были полны своим.

- Ефим Степаныч! Ефим Степаныч! - Костя, отбросив свою обычную угрюмость, сдержанность, пританцовывал на траве. - Раз вы к студентам идете, попросите их... ну, попросите, чтобы полетать! Хоть немножко! Хоть невысоко!..

- Да что вы, ребята! Да что вы! - Графин Стаканыч на ходу отмахивался. - Что вы, разве котята? К хвосту вас, что ли, привязать?

- Вы только скажите, вы только начните, а я дальше сам...

Графин Стаканыч сделал неопределенный жест: не то да, не то нет. Во всяком случае, Костя обрадовался.

Но мне было уже не до этого: справа от нас послышались крики, смех, и я увидал кружок ребят, в середине которого хлопотал тот вихлявый гимназист, Сережка Сарычев, который во дворе у Цветочка хвастался одним своим учителем. Видимо, и тут играли в этого учителя. Сережка, схватив за шиворот какого-то мальчишку, тащил его от края круга до другого края, приговаривая:

- Сосенко... Березенко... Осиненко... Дубенко... Дубиненко... Стоеросенко... - И, толкнув за круг: - Пшел вон из класса!

Выхватив из круга младшего Куроедова, Ваньку, и спросив у него фамилию, потащил:

- Куроедов... Курослепов... Курам-на-смех...

Костя торопил Графина Стаканыча, который тоже было остановился посмотреть на игру.

Мы подошли к студентам, и столяр, обратясь к одному из рыжеусых близнецов (как оказалось потом, они не были братьями), передал, что "тетечка просят вас к себе". Затем посмотрел на черно-лохматого студента, в котором он признал старшего всей этой компании.

- Тут вот, господин студент, - сказал он не без почтения, - один молодой человек желает-с к вам обратиться, - и подтолкнул вперед Костю.

Костя, конечно, оробел. Нахмурившись и начав от волнения косить глазами, он, запинаясь, пролепетал о своем желании.