Через неделю после несчастного случая мы с папой навещаем Мари-Лу в больнице. У нас с собой коробка шоколадного ассорти из «Вивохаллена» и букет цветов, я собрал их на «нашем» лугу на другой стороне леса. В основном это колокольчики, Мари-Лу очень любит их.
Сегодня самый жаркий день лета, город словно вымер. Одинокие силуэты прячутся в густой тени деревьев в парке. В больнице царит такая тишина, что с легкостью поверишь, будто она заброшена. Входные двери распахнуты настежь. Коридоры пусты. В столовой вяло колышутся шторы. Все медсестры как сквозь землю провалились. Мы скользим по блестящему полу в отделение номер четыре и в самом конце коридора находим палату номер двадцать один.
Мари-Лу знает, что мы придем, и не реагирует, когда мы распахиваем дверь. Она лежит на спине, на большой стальной кровати у окна. На столике рядом с изголовьем стоят две вазы с цветами. Лицо Мари-Лу бледно, кажется, она стала меньше ростом.
— Привет, Мари-Лу, — говорит папа.
Она едва заметно кивает в ответ.
— Как дела? — спрашиваю я.
— Нормально, — отвечает она.
— На улице чертовски жарко, — говорю я и корчу гримасу, поскольку не знаю, что сказать. В голове вертится, что, во всяком случае, ей повезло в том, что она лежит в прохладной комнате.
Мари-Лу молчит.
— Мама с папой передают тебе привет, — говорит мой отец.
В этом не было необходимости, поскольку Ирья навещает ее каждый день.
Я осматриваю палату. Комната довольно маленькая, почти как моя. Около входной двери — туалет. Что ж, если ты вынужден пролежать неподвижно на специальной кровати несколько недель, то отдельная палата — это то, что нужно.
— Какой у тебя прекрасный вид из окна, — говорит папа и кивает на ветвистые деревья в парке.
Мари-Лу по-прежнему молчит.
Папа вспоминает о коробке шоколадных конфет и достает ее, а я протягиваю Мари-Лу букет, который все это время держал за спиной.
При виде колокольчиков ее лицо светлеет. Быстро, словно проблеск солнца из-за туч.
— Спасибо, — говорит она. — Какие красивые!
— Это с «бронзового века», — говорю я. — Их там много.
Я говорю все это, чтобы подчеркнуть, насколько эти цветы важнее для нас, чем обычные. Они с «нашего» луга. Глаза Мари-Лу наполняются слезами.
— Мы обязательно сходим туда, когда ты вернешься, — говорю я.
Мари-Лу кивает. Сглатывает. Ее взгляд совершенно не похож на тот, к которому я привык. Он заставляет меня вздрогнуть.
— Наверное, я никогда не смогу, Адам. Скорее всего, я останусь здесь.