Лето Мари-Лу

Проснувшись и выглянув в окно, я вижу, как по озеру плывут белые гуси. Волны с остервенением набрасываются на каменные подпоры мостков.

В такой ветер просто невозможно выходить на озеро в лодке. Во всяком случае, с одними веслами. Дует с северо-запада.

Я пожимаю плечами. Сеть подождет. Озеро Веттерн известно своим непредсказуемым нравом: может неожиданно разволноваться и почти так же быстро успокоиться.

Я завариваю чай и делаю пару бутербродов с плавленым сыром со вкусом креветок. Пока я ем, рассеянно вожу карандашом по альбомному листу. На рисунке будет вид из окна: мостки с покачивающейся лодкой, пенящиеся волны, чайка, летящая со стороны озера. Незаметно для себя я заполняю всю страницу мелкими карандашными набросками.

Надев свитер, иду проведать кур. Трава мокрая, и штанины джинсов быстро намокают по щиколотку.

— Доброе утро, — говорю я, открыв заднюю дверь автофургона. Сив встряхивается и подходит ближе. Кажется, они начинают привыкать ко мне. Я даю ей зерен и немного вареного риса, оставшегося со вчерашнего ужина.

Она набрасывается на рис.

— Цыпа-цыпа-цыпа! — зову я Рут. Ее нигде не видно, но мне кажется, я слышу тихое кудахтанье где-то внутри. Я обхожу фургон с другой стороны и открываю переднюю дверь. Захожу и ищу взглядом Рут, заодно и яйцо. Но ни курицы, ни яйца нет.

— Цыпа-цыпа-цыпа, Рут! — повторяю я и прислушиваюсь. С заднего сиденья доносится какой-то звук. Я прохожу в конец салона и осторожно приподнимаю длинное мягкое заднее сиденье. Под ним, съежившись, лежит Рут. Она с беспокойством смотрит на меня, словно раздумывая, стоит ли ей остаться или нет. Наконец она выпрыгивает, бежит к Сив и принимается за еду.

Я с удивлением смотрю на место, где она только что лежала. Под сиденьем в углублении, выстланном коричневой набивкой, лежат два яйца. Я забираю их и неуклюже пытаюсь одной рукой вернуть сиденье на место.

«Температура +19 °C, переменная облачность, ветер свежий, северо-западный. Два яйца», — пишу я вечером.

На озере еще неспокойно.

* * *

Мари-Лу вышла в бухту на яхте. Дует сильный ветер, и ее «Финн»[6] вдруг исчезает из поля зрения. Я слежу за ней в бинокль и решаю, что она окунула паруса в воду.

Мари-Лу причаливает к мосткам и от души смеется над моими обеспокоенными вопросами:

— Адам, сильный ветер — это так здорово! Я чувствую, что по-настоящему живу!

Мы идем через лес на луг на другой стороне мыса. Там растут шиповник и можжевельник, но прежде всего — цветы. Множество цветов: миндаль, кошачьи лапки, воронье око, маргаритки. Позднее летом зацветут лабазник, подмаренник и большой колокольчик. Однажды мы с папой устроили здесь настоящую опись. Нашли семьдесят четыре вида и подписали каждое растение на шведском и на латинском языках.

На лугу встречается множество курганов — огромных каменных куч. За ними — крутой обрыв к озеру Веттерн. Мари-Лу окрестила луг «бронзовым веком».

Я впервые рисую не дома, стесняюсь, отхожу в сторону, сажусь и пытаюсь нарисовать цветок шиповника, лепестки которого того гляди облетят.

Мари-Лу скачет по каменным кучам «бронзового века». Она часто разбирает верхушки и заглядывает внутрь курганов. Не знаю, что она там ищет. Уверен, что даже ей самой это неизвестно.

— Я хочу сделать открытие, — кричит Мари-Лу. — Хочу найти что-нибудь, что еще никто не находил. Чему много тысяч лет.

Иногда она проносится мимо, проверяя, как у меня идут дела.

— Ты станешь настоящим художником, — говорит она.

— А ты — путешественницей-первооткрывателем, — отвечаю я.